Мы вас построим
Шрифт:
Как и многим другим, мне доводилось иметь дело с «Тональным органом Хаммерштайна» — впечатления приятные, не спорю, хотя, по сути своей, ничего конструктивного. Да, действительно, вы имеете возможность набрать на клавиатуре хитрую комбинацию для стимуляции новых эмоций в ваших мозгах. Допускаю, что теоретически, можно даже достичь состояние нирваны. Обе корпорации — Хаммерштайна и Вальдтойфеля — сорвали на этом деле большой куш. Но, друзья мои, это же не музыка! Просто бегство в никуда. Ну, и кому это нужно?
— Это нужно мне, — заявил Мори не далее как в декабре 1978.
Однако Боб Банди, пусть и гений по части электроники, с органами дела никогда прежде не имел. До нас он занимался тем, что проектировал симулякров для правительства. Хочу пояснить: симулякр — это искусственный человек, которого лично я предпочитаю считать элементарным роботом. Их используют в исследовательских экспедициях на Луну, время от времени засылая новые партии с мыса Канаверал.
С увольнением Банди дело было темное. Ну да, конечно, он пил, но это никак не сказывалось на его творческом потенциале. Погуливал, но не больше, чем все мы. Я думаю, его вышвырнули за неблагонадежность. Нет, Банди не являлся коммунистом — смешно даже представить его приверженцем каких-то политических идей — скорее, это был законченный образец бродяги. Ну, знаете, вечно грязная одежда, нечесаные волосы, небритый подбородок и блуждающий взгляд. Добавьте к этому бессмысленную улыбочку — и перед вами портрет Боба Банди. Психиатры из Федерального бюро психического здоровья классифицируют подобных типчиков как ущербных. Наверное, в чем-то они правы: если Бобу задают вопрос, он испытывает определенные трудности с формулированием ответа. Кажется, будто у него срабатывает блокировка речи. Но его руки — они чертовски хороши! Что-что, а свою работу он делать умеет. Вот потому он и не подпадает по действие Акта Мак-Хестона.
Однако прошло уже много месяцев, как Боб работает на нашу контору, и до сих пор из его трудов не вышло ничего путного. И это невзирая на то, что Мори носится с ним, как курица с яйцом.
— Единственная причина, по которой ты так уперся в свою
гавайскую гитару с электроклавиатурой, — заявил мне Мори, — заключается в том, что твой отец и брат занимались этой штуковиной. Вот почему ты не в состоянии посмотреть правде в глаза.
— Ты используешь доводы «ад хоминем», — возразил я. — То есть подменяешь аргументы личными выпадами.
— Талмудистская схоластика, — отмахнулся Мори.
Было совершенно очевидно, что он успел основательно нагрузиться спиртным, как и все остальные. Пока я крутил баранку, они успели выдуть не одну бутылку старого доброго бурбона.
— Ты хочешь расторгнуть наше партнерство? — напрямик спросил я.
В этот момент я и сам хотел того же. Не стоило ему катить пьяную бочку на моего отца и брата. А заодно и на всю нашу Фабрику электроорганов в Бойсе с ее персоналом из семнадцати служащих.
— Я только говорю, что новости из Вальехо предрекают скорую кончину нашему главному продукту, — продолжал Мори, — несмотря на его 60-тысячный диапазон звуковых комбинаций, часть из которых попросту недоступна человеческому уху. Все вы Розены просто помешаны на космических напевах вуду, которые производит ваша дерьмовая аппаратура. И у вас еще хватает духу называть это музыкальными инструментами! Да вам попросту медведь на ухо наступил. Я бы ваш электронный по- луторатысячный орган не стал держать дома, даже если б он достался мне даром. Я лучше куплю набор виброфонов.
— Ага, — ухмыльнулся я, — да ты у нас пурист. И, кстати, эта штука стоит не полторы тысячи, а тысячу семьсот.
— Твоя форсированная музыкальная шкатулка выдает один только рев, который после модификации превращается в свист, — Мори очевидным образом несло. — Больше она ни на что не годится.
— На ней можно сочинять музыку, — настаивал я.
— Не смеши меня! Я бы скорее назвал этот процесс созданием средства от несуществующей болезни. Черт побери, Луис, тебе следует либо спалить полфабрики, которая производит эту фигню, либо модернизировать ее. Переделать во что-то новое и более полезное для бедного человечества на его мучительном пути вперед. Ты слышишь меня? — Мори раскачивался на стуле, тыча в меня длинным пальцем. — Мы ведь вырвались в небо, движемся к звездам. Человек уже не должен быть таким узколобым придурком, как Луис Розен. Ты слышишь меня?
— Слышу, — ответил я. — Но, сдается мне, именно ты и Боб Банди были теми людьми, которые брались решить все наши проблемы. И вот месяцы прошли, а что же мы имеем?
— Мы имеем нечто, — веско произнес Мори. — И когда ты увидишь это, то будешь вынужден признать, что мы сделали несомненный шаг вперед.
— Да? Ну так покажи мне ваши достижения!
— Ладно, — согласился он. — Мы сейчас поедем на фабрику, тем более что твой папаша и братец Честер наверняка торчат там. Будет только честно продемонстрировать им продукт, который они там у себя производят.
Стоявший с выпивкой в руках Банди одарил меня своей обычной подленькой усмешкой. Было очевидно, что наша беседа изрядно его нервирует.
— Чувствую: вы, парни, собираетесь нас разорить, — сказал я ему.
— Ха, так мы точно разоримся, — парировал Мори. — Особенно если будем маяться дурью с вашим органом «Вольфганг Монтеверди» или той переводной картинкой, которую твой братец Честер наляпал на него в этом месяце.
Мне нечего было ответить, и я предпочел сконцентрироваться на выпивке.
Глава 2
У Мори была седьмая модель «ягуара» выпуска 1954 года. Знаете, такая мечта коллекционера — белая колымага с противотуманными фарами и решеткой, как у «роллс-ройса». Внутри салон радовал обилием света и кожаными, ручной обтяжки, сидениями орехового цвета. Мой партнер трясся над своим бесценным «ягуаром», постоянно что-то отлаживал и улучшал в нем. Тем не менее на автостраде, связывающей Онтарио с Бойсе, мы тащились со скоростью не выше 90 миль в час. Это бесило меня.