Мы вас построим
Шрифт:
Несмотря на темноту и гул их голосов, мне удалось еще раз воссоздать образ Прис: она сгребла свою одежду в кучу и сидела с ней на краю постели.
— Какое нам дело до того, что кто-то говорит или думает о нас, — говорила она. — Мне плевать на это, я не позволяю словам воплощаться в реальность. Я знаю, все они во внешнем мире злятся на нас: и Сэм, и Мори, и все остальные. Но подумай, разве Линкольн послал бы тебя сюда, если б это было неправильно?
— Прис, — ответил я, — я знаю: все будет хорошо. Нас ждет долгая счастливая жизнь.
Она только улыбнулась,
— Я люблю тебя, — сказал я Прис.
Она поднялась на ноги — обнаженная и холодная, тонкая, как тростинка. Обняла мою голову и притянула к себе.
— Mein Sohn, — обратился отец теперь уже к Честеру, — er schlaft in der Freiheit der Liebesnacht.[Er schlaft in der Freiheit der Liebesnacht(нем.) — он спит в свободе ночи любви.] Я хочу сказать: он спит, мой бедный мальчик, он парит в свободе ночи своей любви, если ты следишь за моей мыслью.
—
— А что скажут в Бойсе? — В тоне Честера сквозило раздражение, — Как мы вернемся домой с ним таким?
— Ах, помолчи, Честер, — с досадой отмахнулся отец, — ты не в состоянии проникнуть в глубину его психики, не понимаешь, что он там находит. Видишь ли, психоз имеет две стороны: он не только болезненно искажает наш ум, но и возвращает нас к какому-то исходному источнику, который мы все сейчас позабыли. Подумай об этом, Честер, в следующий раз, когда решишь открыть рот.
— Ты слышишь их? — спросил я у Прис.
Но Прис, стоя рядом со мной, прильнув всем телом, только рассмеялась — легко и сочувственно. Она не отрываясь смотрела на меня пустым взглядом. И еще я почувствовал в ней какую- то настороженность. Тревогу за себя, за меняющуюся реальность, за то, что происходит в ее жизни, за само время, которое в этот момент остановилось.
Она нерешительно подняла руку, прикоснулась к моей щеке, провела по волосам кончиками пальцев.
В этот момент рядом за дверью раздался голос миссис Нилд:
— Мы уходим, мистер Розен, и оставляем квартиру в вашем распоряжении.
Где-то подальше было слышно ворчание Барроуза:
— Эта девчонка, там, в спальне, просто недоразвитая. Ей все как с гуся вода. Что она вообще там делает? С ее тощим телом… — его голос затих вдали.
— Очень мило, — отреагировал отец. — Луис, тебе следовало бы поблагодарить их. Все же мистер Барроуз джентльмен… Неважно, что он говорит, судить о людях надо по их поступкам.
— Ты должен быть благодарен и ему, и миссис Нилд, — поддержал его Честер,
Оба они — и брат, и отец с сигарой в зубах — смотрели на меня с осуждением.
А я держал в объятиях Прис. И для меня это было все.
Глава 17
На следующий день мы с отцом и Честером вернулись в Бойс. Выяснилось, что доктор Хорстовски не может — или не хочет — заниматься мною. Тем не менее он передал мне несколько психологических тестов, чтобы поставить диагноз. Один из них, помнится, заключался в прослушивании магнитофонной записи, на которой несколько голосов приглушенно бубнили о чем-то своем. Разобрать можно было лишь отдельные фразы. Моя задача заключалась в том, чтоб записать последовательно смысл этих диалогов.
Думаю, Хорстовски поставил свой диагноз именно на основании этого теста, поскольку мне казалось, что каждый из этих разговоров шел обо мне. Я слышал, как они подробно обсуждали мои недостатки и неудачи, анализировали, что я, на самом деле, из себя представляю, давали оценку моему поведению… Безусловно, они осуждали и меня, и Прис, и наши отношения.
Доктор Хорстовски не стал ничего подробно объяснять, только прокомментировал:
— Луис, каждый раз, как там говорят «мисс», вам слышится «Прис». — Похоже, это было не очень здорово. — Опять же, они говорили не «Луис», а «круиз» — речь шла о путешествии.
Он бросил на меня суровый взгляд, после чего умыл руки.
Однако я не остался вне зоны внимания психиатрии, так как доктор Хорстовски перепоручил меня Уполномоченному представителю бюро психического здоровья от Пятого округа, что на Северо-Западном побережье. Я слышал о нем. Его звали доктор Рагланд Найси, и в его обязанности входило принятие окончательного решения в каждом отдельном случае, когда возникала необходимость помещения больного в психлечебницу в нашем регионе. Начиная с 1980 года он собственноручно отправил в клиники Бюро тысячи людей с теми или иными нарушениями психики. Он считался блестящим психиатром и диагностом. На протяжении многих лет бытовала даже шутка, что все мы рано или поздно окажемся в руках доктора Наиси. Что ж, немало было таких, для кого это оказалось печальной правдой.
— Вы увидите, что доктор Найси — очень знающий и благожелательный человек, — уверял меня Хорстовски, пока мы ехали от офиса доктора в подразделение Бюро, расположенное в Бойсе.
— Очень мило с вашей стороны, что вы согласились сопровождать меня, — поблагодарил я доктора.
— Да бросьте, мне это несложно, я ведь все равно каждый день там бываю. Зато я избавлю вас от необходимости появляться перед присяжными и оплачивать судебные издержки… как вы знаете, окончательный вердикт в любом случае выносит доктор Найси, и вам лучше оказаться в его руках не по решению суда.
Я кивнул, это действительно было так.
— Надеюсь, ситуация не порождает у вас чувства враждебности, мой друг? — спросил Хорстовски. — Поверьте, сам факт помещения в клинику Бюро вовсе не означает позорного клейма… по всей стране это происходит ежеминутно — каждый девятый испытывает в той или иной форме разлагающее действие психических заболеваний, которое делает невозможным их пребывание… — Он прервался, заметив, что я не слушаю. А какой смысл? Мне все это было знакомо по бесконечным телевизионным рекламам и журнальным статьям.