Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
Глобке растерянно тронул шишку, занимавшую добрую половину залысины справа. Она еще здорово выступала и была причиной бесконечных насмешек. Вот и сейчас генерал Оберлендер не упустил возможности сделать глупый намек. Глобке хотел вспылить, но удержался и язвительно заметил:
– Хотел бы я, генерал, видеть вас по окончании операции.
– О-о! Фортуна на вашей стороне, полковник. Приказом командующего армией вы назначены начальником штаба группы войск, которой, как вам известно, поручено осуществить операцию "Стальное кольцо".
Многозначительно
Глобке даже привстал. Он прибыл сюда проверить готовность войск группы к операции, а тут… Нет, он решительно не понимает, что означает все это. Фон Хорн не посчитал нужным поставить его об этом в известность. Чем он вызвал немилость? Операция против партизан! Это, наконец, унизительно, а главное, Глобке был уверен в этом, и безнадежно.
Да, это немилость, это затянет очередное представление к награде и к званию.
"Майн готт! Как же все непрочно в этом мире!" – расстроился Глобке.
Оберлендер, как бы отвечая на безмолвный вопрос полковника, сказал довольно бесцеремонно:
– Генерал фон Хорн страшно не любит битых!
Глобке передернуло. Он уже не в силах был только обороняться.
– В этой стране, генерал, смешались привычные понятия. Русские плюют в лицо даже командующему. Фон Хорн пожелал допросить коммуниста. Тот плюнул ему в лицо, а меня ударил стулом. Пришлось пристрелить.
– Вот в этом и состоит, как говорят французы, ridicule. Действительно, смешно ваше положение, Глобке. Этого коммуниста вы должны были допросить. Застрелить его могли и солдаты…
Глобке надоели колкости Оберлендера, он сухо сказал:
– Приказ есть приказ. За операцию мы отвечаем с вами головой, господин генерал. Потому – к делу. Все ли готово у вас?
– Все, все, господин полковник! – небрежно ответил Оберлендер.
– Тогда до утра, господин генерал. У русских есть хорошая пословица: "Утро вечера мудренее". Это примерно то же, что у нас: "Утренний час дарит золотом нас".
К утру ветер утих, дождь прекратился и сразу потеплело. Густые тучи, трое суток закрывавшие небо сплошным неподвижным панцирем, посветлели, распались на куски. В просветы, которых становилось все больше и больше, врывались солнечные лучи, они разливались по серой, в избытке напоенной влагой земле каким-то необычно ярким светом.
Генерал Оберлендер спал в комнате, куда солнечный свет не проникал. Два небольших окна ее снаружи закрывали крепкие ставни, изнутри они были зашторены плотной деревенской тканью, которую иногда еще ткут в наших деревнях не по бедности, а из любви к древнему ремеслу.
Разбудил генерала резкий телефонный звонок. Он вскочил, взял трубку, потягиваясь, а когда услышал голос фон Хорна, от сонливости не осталось и следа.
После обычных приветствий Оберлендер принялся ругать непривычную русскую погоду, которая путает все его планы, не позволяет приступить к операции, вот уже три дня подготовленной, но, к сожалению, откладываемой из-за дождей.
Фон Хорн остановил Оберлендера:
– Если проспите победу, генерал, пеняйте на себя. Только что звонил Глобке. Он доложил, что у вас хорошая погода, светит солнце, а вы говорите – проливные дожди.
Не бросая трубки, Оберлендер дотянулся до окна, яростно сдвинул тяжелое полотнище, плотно прикрывавшее окно, зажмурился от ослепительного солнечного луча, ударившего в глаза через вертикальную щель между ставнями, и понял, что полковник Глобке жестоко отомстил ему за вчерашние шутки. Оправдываться было бесполезно. По привычке вытянулся в струнку, четко доложил:
– Господин командующий! Погода благоприятствует операции. Разрешите начинать?
– Разрешаю! – сердито отрезал фон Хорн и положил трубку.
Тут же Оберлендер отдал приказ начать операцию "Стальное кольцо".
Над Черным лесом повисли самолеты-разведчики – "рамы". Они выискивали все, что могло свидетельствовать о присутствии человека в чащобе: отблески солнца, скользнувшего по гладкой поверхности металлических предметов человеческого обихода, движущиеся тени и, конечно же, пламя костров, незаменимых источников тепла, жизни для того, кому лес стал родным домом.
В 10.00 были подняты бомбардировщики. Они обрушили сотни тонн бомб на квадраты, нанесенные на штурманские карты по результатам воздушной разведки и данным штаба армии. В этих квадратах якобы находятся партизаны и крупная часть Красной Армии. С визгом западали бомбы на лесные поселки, на высотки, господствовавшие над местностью. На всякий случай, а может, и там есть партизаны, красноармейцы.
После бомбового Удара с воздуха по сигналу "Зеленая ракета" по тем же целям ударила артиллерия. С ревом, лязгая стальными гусеницами, разбрызгивая грязь, подминая березки, с трех сторон по лесным дорогам в лес врезались танки. За ними поднялись автоматчики, отряды СС, полицаи. Приказ – надежно прочесать лес, обнаружить и решительно уничтожить всех, кто окажет хотя бы незначительное сопротивление.
Заработали полевые радиостанции. Затрещали телефонные аппараты, на ходу подключавшиеся солдатами к линии связи, которую ловко и быстро плели, словно паутину, связисты.
Оберлендер сидел возле батареи полевых телефонов, ожидая сообщений о ходе операции. Пока все развивалось по плану, разработанному при его непосредственном участии, если не сказать большего: по его идее. И генерал был убежден в успехе. Полном успехе.
Стали поступать оперативные сводки. В одной из них сообщалось: "Лесные поселки № 1 и 3 сожжены до основания. Их жители-партизаны – уничтожены". Вторая сводка с той же немецкой педантичностью сообщала: "Обнаруженная в квадрате 34 большая группа раненых советских солдат уничтожена до единого человека после того, как оказала яростное сопротивление". В третьей сводке говорилось: "Захвачены в плен две партизанки, выдававшие себя за собиравших хворост для отопления хат зимой". За этими сводками пришли четвертая, пятая, шестая, седьмая…