Мы вернемся
Шрифт:
– Господин Шене? Здравствуйте. Вам большой привет от гауптмана Радля… Узнали?.. Сейчас подойдете?.. Хорошо, хорошо, я в бюро пропусков.
Шене обрадовался встрече с Аней. Вызвал машину и повез в гостиницу.
Через двое суток Охрим, обросший и похудевший, поздним вечером пришел в первую попавшуюся на пути воинскую часть и потребовал, чтобы его срочно доставили к начальнику городского гестапо.
– Почему не убит Млынский? – строго спросил Кранц.
– Стрелял, но промахнулся, – ответил Охрим. – Мы с "Иваном" вывели Млынского в лес. Казалось, все делаем наверняка. Как только "Иван" отошел в сторону, – мы такое условие имели с ним, – я приготовился полоснуть в спину Млынскому, да не успел сделать этого. Верный человек Млынского следил за мной. В самую последнюю минуту вышиб автомат, выстрел пришелся в землю. Я его прикончил из пистолета, но он, стервец, успел все-таки садануть меня ножом.
Охрим сдернул рубашку, осторожно снял окровавленную тряпку с плеча.
Кранц внимательно осмотрел незажившую рану.
– Здорово он тебя! Как же ноги успел унести?
– Тут "Ивану" в ножки поклониться надобно. Я бежать, он – за мной. Млынскому успел внушить, чтобы на базу возвращался немедленно, жизнь его нужна, сказал. Пообещал поймать бандита, это, значит, меня, и доставить живым или мертвым. Бежали мы с ним этак километров пять, а потом он мне счастливой дорожки пожелал, а сам воротился.
Охрим тяжело вздохнул, закончил:
– Вот я и стою перед вами, как на духу. Виноват – казните. Только видит бог, не повинен, не щадил живота своего.
– Задание-то провалено!
– Никак нет, господин начальник, – заверил Шмиль. – "Иван" велел передать, что он не зря ходит в сержантах немецкой армии, что помнит он о своем долге. Просил заверить, что Млынскому не миновать пули, видит бог, не миновать. Что касаемо меня, я старался, господин начальник. Собрал важные сведения об отряде.
Сейчас Шене никто не мешал усиленно ухаживать за Аней. Но только ухаживать.
– В нашем роду чтится верность, – отвечала Аня на его домогательства. – И не забывайте: мой муж на фронте рискует жизнью.
Вечера, как правило, Аня проводила в компании Шене и его друзей. Это было самое неприятное время, но и небесполезное: подвыпив, гестаповцы и армейские офицеры, не стесняясь ее, обменивались фронтовыми и городскими новостями. Днем она занималась основными делами.
Сегодня Шене заявился к Ане в гостиницу расфранченный, похвастался, что награжден орденом "Железный крест", и по этому торжественному случаю устраивает в офицерском кабаре ужин. В зале их поджидало уже около десятка офицеров гестапо и вермахта. Шене каждого представил Ане, В одном из офицеров по приметам, с которыми ее ознакомил капитан Афанасьев, Аня опознала "Фауста".
Захмелевшие офицеры наперебой приглашали Анну танцевать. Раскрасневшийся от счастья Шене милостливо разрешил Ане станцевать с каждым по танцу.
Танцуя с "Фаустом", она шепнула ему на ухо:
– В Берлине, говорят, сильные холода.
Руки "Фауста" чуть-чуть дрогнули. Он поправил пенсне, также тихо ответил:
– Скоро будет жарко.
Пароль означал не только установление связи, но и то, что на другой день, не позже двенадцати часов, "Фауст" вложит сообщение в тайник.
"Фауст" не обманул. Удостоверившись, что за ней нет слежки, Аня отнесла пакет в другой тайник. Утром следующего дня пакет вручили Афанасьеву. Он вскрыл его, обрадовался:
– Вот и заработал наш "Фауст"!
Прочитав одно из сообщений, нахмурился.
– Немцы опять готовят операцию по уничтожению вашего отряда, – сказал он, передавая сообщение Млынскому. – "Фауст" молодец, приложил и копию плана операции.
Млынский ознакомился с планом и с поясняющим его сообщением "Фауста", спокойно сказал:
– У них расчеты очень примитивные: ночью незаметно пробраться в район нашего лагеря, окружить его и уничтожить спящих. Как бы не так!
– Немцы клюнули на один из наших вариантов, майор.
– Это так, капитан, только вариант этот самый невыгодный для нас. Ну, ничего. Сами его придумали.
– Будем надеяться, что Охрим не струсит.
24
Фон Хорн проснулся ранее обычного и в приподнятом настроении: накануне, вечером, ему сообщили, что в его распоряжение прибывают две танковые дивизии, парашютно-десантная бригада и части авиационного прикрытия.
Генерал вызвал парикмахера, подстригся, одел новый китель, с трудом натянул начищенные до блеска сапоги, покрутился перед зеркалом и приказал адъютанту Крюге накрыть стол на три персоны и пригласить прибывающих командиров танковых дивизий.
Позавтракать не пришлось. Фон Хорну доложили, что на рассвете в тылу его армии партизаны взорвали два железнодорожных моста, склад боеприпасов и полностью уничтожили роту СС.
Взбешенный, он выскочил из-за стола, подошел к столику с телефонами. Вызвал начальника гестапо Отто Кранца.
– Господин оберштурмбанфюрер! – начал он. – С такой охраной моих тылов, какую обеспечиваете вы, я не могу воевать! Накануне готовящегося наступления вы лишили меня боеприпасов, затруднили подвоз резервов и вывоз раненых. Потрудитесь навести порядок в моих тылах, коль скоро вам поручено это дело…