Мы вращаем Землю! Остановившие Зло
Шрифт:
Пробежав глазами дементьевское сочинение, Певишкис хмыкнул и заявил:
— Скромничаете, капитан, — не учитываете остроты момента. У нас в штабе о вашей работе сложилось несколько иное мнение. Ладно, зайдите ко мне через часок, я тут кое-что подработаю.
Когда Павел ознакомился с «подработанным» вариантом своего боевого донесения, у него отвисла челюсть, а глаза приняли выражение слегка контуженного близким разрывом тяжелого снаряда.
— Что вас не устраивает? — спросил подполковник, наблюдавший за его реакцией, и расхохотался.
— Да тут как-то, — осторожно заметил Дементьев, — слегка преувеличено вроде бы. Уж больно много всего я уничтожил у фашистов.
— Нет, — назидательно произнес начштабарт, — мы хорошо и правильно оценили твою
Поскольку дивизион уже вышел из временного подчинения 4-й пехотной дивизии 1-й армии Войска Польского, Дементьев предъявил отзыв Певишкиса полковнику Пуховкину, вновь ставшему для него непосредственным начальством. Реакция комполка на эту реляцию была примерно такой же, как у самого Павла при первом прочтении означенного документа, и даже покруче — полковник минут пять молчал, собираясь с мыслями.
— И это все сделал один твой дивизион? — изрек он наконец.
— Тот же вопрос я задал полякам, товарищ полковник, и они подтвердили написанное.
— Ну, ты и даешь… — подытожил Пуховкин со смесью недоверия и восхищения.
Павел понимал сложные чувства отца-командира: в отзыве, кроме всяких лестных слов, было написано, что «дивизионом «РС» под командованием капитана Дементьева П. М. уничтожено до четырех тысяч (больше полка) солдат противника, около пятисот автомашин, двести повозок, более сотни орудий и минометов, десятки ДОТов, ДЗОТов, пулеметов и пр.», причем «пр.» могло означать все что угодно, вплоть до бункера Гитлера в подземельях Имперской канцелярии.
Как бы то ни было, но за Берлинскую операцию Павел Дементьев, несмотря даже на неважное отношение к нему полковника Пуховкина, был награжден орденом Александра Невского и представлен к очередному воинскому званию.
— Готовь себе майорские погоны, капитан, — сообщил ему комполка, кисло улыбаясь, — приказ будет на днях.
В глубине души Павел понимал, что его роль в разгроме вермахта и взятии Берлина не столь велика, как было сказано в «подкорректированном» отзыве Певишкиса. Но Павел знал также, что сделал для победы все, что мог, и утешил свою совесть силлогизмом: «Меня сейчас перехвалили, а сколько честно заслуженных наград я не получил? Значит, в конечном счете, все вышло по справедливости».
С небольшим городком Науэн, расположенным в лесистой местности чуть севернее Берлина, война обошлась милостиво — не искалечила, а только слегка обожгла его своим огненным дыханием. Большинство домов стояли неповрежденными во всей своей немецкой аккуратности, чистенькие и опрятные — уцелели даже оконные стекла. Но жители городка попрятались и разбежались, спасаясь от «русских варваров», — улицы были пустынны.
41-й минометный полк, выполнив свою задачу по поддержке Войска Польского, расквартировывался в лесах южнее Науэена, а в сам городок были отправлены квартирьеры для разыскания подходящих помещений для штаба полка и его тыловых служб. Оказался в Науэне и майор Дементьев.
Командир дивизиона «катюш» мог не заботиться о своем жилье — на то есть люди, коим такое занятие по штату положено, а у него, в конце концов, есть дом на колесах: будка, смонтированная на полуторке ГАЗ с печуркой, двумя койками, столиком и умывальником. Стараниями Василия Полеводина будка эта стала похожей на настоящую комнату, и даже с претензией на роскошь: пол и стены были обиты трофейными коврами, на которых висело оружие, в том числе кавалерийская шашка — память о начале войны, когда пушки возили конной тягой. Все так, но Павлу хотелось взглянуть на осколок чужого быта, хоть он и бывал уже в немецких домах во взятых ранее городах.
Дверь добротного двухэтажного кирпичного дома оказалась незапертой. Дементьев толкнул ее и вошел.
Ничем особенным внутреннее убранство дома его не поразило —
Пару бесконечно долгих секунд они стояли и смотрели друг на друга — молодой русский майор с пистолетом в руке и светловолосая немка лет двадцати пяти в коротком легком платье и жакете. А потом губы женщины дрогнули, и она пролепетала: «Herr Offizier… Ich…»
«Вот дура… Наверно, пришла домой за милыми сердцу ложками-штанишками, а тут… И о чем она, интересно, сейчас думает? Что этот большевик сейчас ее пристрелит? Или завалит на широкую кровать — вон она, за ее спиной, самое то! — задерет подол, и… А что — он победитель, кто его осудит? Немцы-то в наших местах что вытворяли, сколько баб да девок поизнасиловали! А может, она и сама не против? Бабенка-то ладная, вон какие икры, да и груди из жакетки так и выпрыгивают… Замаялась без мужика, а может, мужик ее и лег давно в землю где-нибудь в Белоруссии — вдовствует… Ишь ты, какая кобылка гладкая…». Но Павел, несмотря на все эти свои мысли, просто стоял и смотрел на женщину — только пистолет опустил: чего зря бабу пугать?
Ситуация сделалась и вовсе дурацкой — или уходи, или уж… А майор все смотрел и смотрел на немку, не в силах оторвать глаз от ее шеи и от груди, хорошо различимой в широком вырезе платья. И она тоже смотрела на него, и испуг в ее глазах мало-помалу уступал место обыкновенному человеческому любопытству.
Как нельзя кстати внизу раздались голоса.
— Во, смотри, чистая хата! Комбату — то, что надо!
— Да тут и не ему одному места хватит…
— Эй, орлы! — крикнул Павел, поворачиваясь к лестнице. — Квартира уже занята — так что поищите для своего комбата другое место!
И уже спускаясь вниз, он еще раз встретился глазами с так и оставшейся стоять немкой и неожиданно для себя самого вдруг улыбнулся ей. И она ответила ему несмелой улыбкой…
Пришедшая в рейх война разрушила Германию — крупные города, в которых шли тяжелые бои, представляли собой сплошные развалины. Но городки и поселки пострадали меньше, и по ним можно было судить, как жили немцы.
Германия производила двоякое впечатление. Вся она была из серого камня, и имела какой-то арестантский цвет с зеленоватым оттенком, наводящим грусть и уныние. Дома с остроконечными крышами, крытые черепицей и железом, могучие, просторные, стояли как солдаты в латах, тесно прижавшись друг к другу, и напоминали близнецов. Все деревни, поселки были очень похожи друг на друга, на одно лицо. И комнаты, и мебель, и сараи, и постройки, и сады, и дороги — все стандартное, одинаковое. Зажиточные дома (а таких было большинство) и особняки выглядели богато: все электрифицировано, для разного рода работ имелось множество машин и механических приспособлений. Внутри домов полно всякого добра, мебель тяжелая, крепкая, изукрашенная; на кухне много шкафов, полочек, на которых в продуманном порядке стоит и лежит многочисленная посуда; в подвалах хранится большое количество разносолов, компотов, маринадов. Одним словом — немцы: те самые, которые в большинстве своем были безжалостны по своей натуре, эгоистичны, и если им дана была власть над другими, они использовали ее со всей жестокостью, выколачивая из людей все, что возможно. Они были верными слугами Коричневого Дракона, а теперь из всех окон, из всех щелей свисали белые тряпки — мы сдаемся!