Мы вращаем Землю! Остановившие Зло
Шрифт:
«Мы заплатили за Победу страшно высокую цену, — думал Павел, — такую, которую не смогли заплатить другие народы. Дракон подмял под себя всю Европу, и она сдалась. А ведь были и там и умелые полководцы, и современное оружие, и развитая промышленность, и людские резервы. И ладно бы еще малые страны, про которых можно сказать «их задавили числом», но Франция? Франция, страна с многовековыми воинскими традициями, не раз сражавшаяся с немцами и побеждавшая; страна, явившая миру военный гений Наполеона, — и та покорно легла под Зверя! И Англия дрожала, спасенная только Ла-Маншем и флотом, и снились ей в ночных кошмарах танки Гитлера, перепрыгивающие пролив. А мы — выстояли. Выстояли, неся огромные потери и в кроваво-дымной сумятице первых месяцев войны, и на переломе, и потом, во время нашего наступления, штурмуя
Недоедавший и недосыпавший тыл дал фронту все, что было нужно; железная воля Сталина объединила страну; мы научились воевать, но всего этого мало. У нас было много людей, которых слишком часто не жалели, а зря, потому что именно они, эти люди и смогли выстоять и победить. Они все, все без исключения, очень хотели жить, но было — и есть! — в них что-то такое, чего нет у других. Солдаты вермахта тоже дрались отчаянно и умело, и все-таки победили мы, а не они. Победили, потому что есть у русской души одна такая странная особенность: в годину страшных испытаний «я», бесценное «я», отходит и прячется, уступая место общему «мы» — тому самому «мы», благодаря которому и выжили первобытные люди, и построили города, и создали науку и произведения искусства. И пока живо это «мы», будут жить и все многочисленные «я». Но если «я» презрительно отвергнет «мы» и будет думать только о себе…».
А много лет спустя полковник Павел Михайлович Дементьев так ответил на вопрос «Почему мы все-таки победили? Ведь мы жили плохо — зачем было нужно защищать такую страну и такой строй, бросаясь под танки и в безнадежные атаки?».
«Мы защищали Русь. А то, что происходило и происходит в нашей стране — это наше внутреннее дело. Плох тот хозяин, который ждет чужого дядю-соседа, чтобы дядя пришел к нему в дом, починил крышу, поправил забор, вывел тараканов, приструнил строптивую жену и озорных детей и навел бы в доме хозяина-неумехи полный порядок. Не было в истории человечества случая, чтобы пришельцы просто так, из любви к ближнему, благоустроили бы чужую страну по своему образу и подобию, и ушли, предоставив местным жителям жить да радоваться. Чужой дядя не уйдет — он будет спать с твоей женой, и твои дети будут звать его «папой». А ты сам станешь его слугой, и будешь подметать двор у нового хозяина твоего бывшего дома — если тебя вообще не погонят со двора, и ты не превратишься в бездомного бродягу».
У рейхстага бушевало человеческое море: здесь были солдаты и офицеры русской, американской, английской, французской армий. «Вавилонское столпотворение» — подумал Павел, рассматривая незнакомую форму союзников. Общались на невообразимой смеси языков, основанной на скудном запасе немецких слов и подкрепленной универсальным языком жестов.
Американцы уже вовсю предавались свою любимому занятию — бизнесу, продавая все, что можно продать: фотоаппараты, одежду, продукты, лекарства, женские украшения, картины, оружие. Поддавшись соблазну, Дементьев приобрел у здоровенного американского сержанта, обвешанного с ног до головы фотоаппаратами всех марок, немецкую «лейку» — ему давно хотелось ее иметь. Сержант улыбался до ушей, излучая довольство жизнью и успешной торговлей. «Кому война, — неприязненно подумал майор, — а кому мать родна. Вот ведь ушлые ребята…».
— Интересно, — задумчиво произнес кто-то из офицеров, — а танк у них купить можно? Их, американский: «шерман» называется.
— А вот это мы сейчас проверим! — поддержал его другой.
Сержант быстро сообразил, что от него хотят. Уточнить детали было затруднительно, но тут помог оказавшийся рядом военный переводчик, немного знавший английский.
— Вопрос цены, — сообщил он.
— А сколько он хочет?
Американец подумал, поискал кого-то глазами, отошел и вскоре вернулся в компании с другим американцем, офицером.
В результате долгого торга и скрупулезного пересчета американских долларов в рейхсмарки сошлись на двенадцати тысячах долларов. Глаза американцев алчно блестели, и Павел мог поклясться, что понимает их мысли без всякого перевода.
«Война еще не кончилась — спишем на боевые потери. Придется подкинуть кое-кому кое-что,
Поверив в серьезность намерений этих странных русских, которым зачем-то нужен американский танк, союзники все-таки решили проверить их кредитоспособность.
— Они интересуются, сколько вам платят, — сказал переводчик.
Офицеры переглянулись. Вопрос был скользким, но молодых парней уже взял азарт, и они решили довести дело до конца. Воины ответили, но, похоже, их ответ не удовлетворил торговцев.
— Аттестат, или оклад, — добросовестно перевел толмач, — это они понимают. А кроме того? У них, например, есть разные надбавки — за подбитые танки, за взятых пленных, и так далее. Я их не очень хорошо понимаю, — добавил он извиняющимся тоном, — я ведь все-таки на немецком специализируюсь. И еще они говорят, что война — это опасная работа, и что им за эту работу хорошо платят. И что, — он запнулся, вслушиваясь в речь американцев, — им и в голову не придет воевать, если за это не будут платить.
«Ничего себе, — подумал Дементьев. — Платят, значит… Нам тоже платят, но хорош бы я был, если бы приказал своим батарейцам на Курской дуге: «Огонь по немецким танкам! Вам за это платят, сучьи дети!». Что же вы за люди такие, союзники?».
«Рабы Кощея, — прозвучало в его сознании, — уверенные в том, что все продается, и все покупается. Дракон хотел взять этот Мир силой, Кощей готовится его купить. Творец Зверя страшнее самого Зверя — чары Кощея разъедают души».
Голос ведуна смолк, и мысленным эхом ответил ему голос кареглазой ведуньи Анны: «Кощей Бессмертный страшней Змея Горыныча. Вы убили Зверя-Дракона, но Зверь-Демон не успокоится — колдовскими своими чарами он опутает души людские Соблазном, обращая род людской в своих рабов, и снова земля русская и весь этот Мир будут стоять на краю гибели…».
А Павел вспомнил, сколько русских людей — из тех, которых он знал, от старшего лейтенанта Озерова до генерала Попеля, — уже стали рабами алчности, рабами Кощея. Майор Павел Дементьев, честный русский офицер, не знал, что будет с его страной через полвека, и как распорядятся судьбой России, спасенной рожденными в двадцатые, люди, рожденные в пятидесятые и шестидесятые, но сердце его вдруг сжалось от недоброго предчувствия…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ТЕНЬ МЕЧА
Сбивают из досок столы во дворе,
Пока не накрыли — стучат в домино.
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
Но тянется время, и все решено
Вот уже довоенные лампы горят вполнакала,
И из окон на пленных глазела Москва свысока…
А где-то солдат еще в сердце осколком, осколком толкало,
А где-то разведчикам надо добыть «языка»
Вот уже обновляют знамена, и строят в колонны,
И булыжник на площади чист, как паркет на полу.
А все же на Запад идут, и идут, и идут эшелоны,
И над похоронкой заходятся бабы в тылу
Не выпито всласть родниковой воды,
Не куплено впрок обручальных колец -
Все смыло потоком великой беды,
Которой приходит конец наконец.
Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги,
Вот и шторы — долой! Затемненье уже ни к чему
А где-нибудь спирт раздают перед боем из фляги,
Он все выгоняет — и холод, и страх, и чуму
Вот от копоти свечек уже очищают иконы
И душа и уста — и молитву творят, и стихи
Но с красным крестом все идут, и идут, и идут эшелоны,
Хотя вроде по сводкам потери не так велики
Уже зацветают повсюду сады,
И землю прогрело, и воду во рвах
И скоро награда за ратны труды -
Подушка из свежей травы в головах
Уже не маячат над городом аэростаты,
Замолкли сирены, готовясь победу трубить…
Но ротные все еще выйти успеют, успеют в комбаты,
Которых пока еще запросто могут убить
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны жить в согласье, любви, без долгов
А все же на Запад идут, и идут, и идут батальоны,
А нам показалось, почти не осталось врагов…