Мы все - осетины
Шрифт:
Рауль уже преодолел почти половину отделявшего его от нас расстояния, когда вдруг прямо из-под его ноги брызнул во все стороны осколками булыжник. Я замер, силясь понять, что же это такое было, и тут все объясняя и ставя на свои места со стороны грузинского холма докатился хлесткий щелчок винтовочного выстрела. Даже не оборачиваясь я почувствовал, как испуганно присел пряча голову, стоявший у меня за спиной Фима. Ополченец же, казалось, не обратил на выстрел никакого внимания, только еще больше увеличил скорость бега, хотя я думал, что подобный подвиг уже не в человеческих силах. Он был совсем близко, и я ясно видел его плотно сжатые губы, застывшую на лице напряженную гримасу и горящие шальным огнем глаза. Еще пятнадцать метров, десять, пять… Вел я про себя неумолимый отсчет, почему же снайпер больше
Выстрел все-таки щелкнул звонким ударом бича, многократно отраженный отзывчивым горным эхом. Рауль в этот момент был уже всего в двух шагах от края спасительной траншеи. Куда попал грузин я не понял, никаких видимых следов удара пули видно не было. Видно она пошла вообще в «молоко». Рауль резко затормозил у песчаной кучи. Отчетливо слышно было его хриплое, загнанное дыхание. Не торопясь, полным достоинства жестом он вскинул вверх в сторону грузинского холма правую руку и энергично хлопнул сверху по ее локтю левой, без лишних слов выражая свое мнение о грузинском стрелке. Постоял так с полсекунды и стремительно и ловко юркнул в траншею. Мгновение спустя над нашими головами протяжно свистнула пуля, а за ней долетел с грузинского холма и звук выстрела. И я, и Фима инстинктивно пригнули головы, а Рауль по-детски счастливо рассмеялся.
— Грызуны не стрелки, а полное дерьмо! — заявил он важно поглядывая на нас. — Как вам аттракцион? Ничего побегали? Адреналин!
И снова засмеялся чисто и звонко. Вот только нам с Фимой было совсем не до смеха. Фотограф с изрядно побелевшим лицом и дергающимся в нервном тике веком, напоминал сейчас расфокусированным взглядом с выражением типа «проглотила Таня мячик» тихого клинического идиота, только непрерывно бегущей изо рта слюны не хватало. У меня самого в голове настойчиво пульсировала, крутилась то убыстряя, то замедляя бег, словно несущаяся в колесе белка одна и таже навязчивая мысль: «А нам ведь еще обратно идти… Еще ведь обратно идти… Обратно идти… Идти… Идти..» И вот так много раз по кругу. Усилием воли, заставил себя немного связно соображать. В конце концов пока ничего страшного не случилось. Все живы, здоровы, дай бог и дальше пронесет. Поразился неожиданно пришедшей в голову мысли, и тут же озвучил ее вслух, пока опять не перебила вращающая колесо белка:
— А вы что же, каждый раз вот так вот сюда под пулями бегаете? Грузины давно уже пристреляться должны были. Люди на посту, наверное, каждый день меняются?
— Меняются, — разом поскучнел проводник.
Говорил он теперь через силу, стараясь не встречаться со мной взглядом.
— Мы обычно днем сюда не ходим, знаем, что опасно. Смена ночью всегда приходит, осторожно, по темноте. Грызуны пока еще ни разу не засекли…
— Вот оно что… — протянул я, чувствуя, как во мне поднимается злость. — А какого же хрена ты нас сюда днем потащил? А?! Чего молчишь?!
— Вы же снимать хотели… — жалко пролепетал в ответ Рауль. — Я думал нормально проскочим.
— Думал он! — меня просто распирало от злости, сейчас я готов был разорвать стоящего передо мной осетина на куски, вцепиться в него зубами, бить его курчавой головой об стенку траншеи, вымещая свой страх, выплескивая все только что пережитое.
— Вот именно, Рауль. Как ты мог так безответственно поступить? Ладно сам под пули полез, а если бы застрелили кого-то из наших гостей, не дай бог, конечно. Тогда что было бы?
Спокойный рассудительный голос прозвучал настолько неожиданно, что я чуть было не подпрыгнул на месте. Из-за поворота траншеи показался невысокий бородатый мужчина с большим, нависающим над губами носом. На плече его болтался стволом вниз автомат Калашникова абсолютно не вязавшийся с поношенным пиджаком и расстегнутой кремовой рубашкой под ним. Вид у вновь прибывшего был отнюдь не воинственным, так должен был выглядеть сельский учитель, или агроном, тихий и незлобивый маленький человечек, который не обидит и мухи. Оружие в сочетании с этим образом казалось явной нелепицей. Тем не менее оно было, я даже отметил про себя, что в автомат вставлена скрученная синей изолентой спарка магазинов, изобретение солдатской смекалки, существенно экономящее время при перезаряжании. Надо только постоянно помнить, о нежелательности стрельбы с упором магазина в землю, иначе забитый грязью второй магазин обязательно отомстит за проявленную небрежность осечкой и перекосом патрона.
— Дядя Аршак! — радостно вскинулся было Рауль, но тут же вновь виновато опустил голову.
— Здравствуй, здравствуй, племянник, — укоризненно покачал головой бородатый. — Не ожидал от тебя такой безответственности.
— Э… простите, — неожиданно вклинился в беседу двух родственников несколько оживший Фима. — Не надо его обвинять. Это мы сами попросили, чтобы он отвел нас на позиции. Мы журналисты из Москвы. Будем делать фоторепортаж про вашу республику, и нам нужны фотографии настоящих ополченцев.
— Репортаж, это хорошо, — задумчиво кивнул бородач. — Что ж, будем знакомиться. Моего слишком горячего племянника вы уже знаете, а я начальник смены на этом посту. Зовут меня Аршак, можете обращаться просто по имени.
При более близком знакомстве Аршак оказался вполне радушным хозяином. Уже через несколько минут мы сидели в уютном блиндаже, который ополченцы отчего-то между собой называли «штабным», хотя ничего напоминающего классическую обстановку армейского штаба в нем не было. Просто выдолбленная в каменистом грунте глубокая яма перекрытая толстыми бревнами и засыпанная сверху той самой землей, что осталась после ее отрытия. Стены были обшиты листовой фанерой, а в центре имелась даже печка-буржуйка с выходящей наверх трубой. Рядом с печкой стоял грубо сколоченный из снарядных ящиков стол, вокруг которого группировались такие же самодельные табуретки. Вдоль стен протянулись сработанные на скорую руку из досок нары. Глядя на устройство этого импровизированного укрытия я глубоко засомневался, сможет ли оно защитить, тех кто будет здесь прятаться даже от самой маленькой минометной мины. И сам себе ответил тут же, что вряд ли, ну разве что спасет от осколков. Хороший огневой налет, и на посту останутся одни трупы. Даже штурмовать высоту не придется, просто обходи смело и топай себе дальше.
Взгляд невольно зацепился за резкими, но точными штрихами набросанный на одной из стен лик Спасителя. Христос смотрел с потемневшей фанеры прямо в глаза, любому входящему в блиндаж и в полутьме казался практически живым. Меня по-крайней мере аж дрожь прошибла, когда увидел, хотя не скажу, что я сколько-нибудь религиозен. Даже не крещен, не модно это было в советское время, а потом уж и сам не стал, не хотелось подражать вспыхнувшей вдруг в одночасье моде. Бог он ведь не в кресте на груди, он в душе человеческой живет. Или вот так вот, смотрит на тебя прямо с закопченного фанерного листа в отрытой на склоне горы землянке. Я толкнул локтем Фиму, показывая на столь поразивший меня рисунок, и наш фотограф тут же потянулся за фотоаппаратом. Но едва на свет появилась серебристая мыльница семимегапиксельного цифровика последней модели, как сопровождавший нас Аршак положил моему приятелю ладонь на руку.
— Не надо это фотографировать.
— Почему? — искренне удивился, разворачиваясь к нему, Фима.
— Не надо, — мягко повторил командир ополченцев. — Ребята это для себя нарисовали. Чтобы бог в тяжелую минуту был с ними. Для себя, понимаете, не для всех. Нехорошо это на весь мир показывать, не правильно…
— Ладно, — непонимающе пожал плечами Фима, но фотоаппарат послушно спрятал.
Тем временем ополченцы уже суетились, накрывая на стол. Откуда-то будто сами собой появились железные кружки с дымящимся чаем, завернутые в белую ткань пироги, какая-то зелень, сыр…