Мы все - осетины
Шрифт:
Ополченец пожимал нам руки и смущенно улыбался, видно было, что хоть восторг младшего товарища и приятен ему, но все же он предпочел бы, чтобы эти чувства в присутствии незнакомых людей его друг не проявлял столь явно.
— Рауль, так звали сына Атоса из «Трех мушкетеров», — не преминул заметить при знакомстве Фима.
Ополченец настороженно глянул на него, понятно было, что бессмертное творение Дюма он не читал и теперь мучительно пытался сообразить сказали ему что-то хорошее, или наоборот смертельно обидели. И как собственно на это следует реагировать?
— Это был очень смелый молодой человек. Храбрый и умелый воин, — поспешно пришел я на помощь уже раздраженно прикусившему губу горцу, одновременно показывая за спиной Фиме кулак. —
— Осетины, лучше французов! — сверкнул белозубой улыбкой Рауль, довольный, что затруднение разрешилось само собой. — Поехали, я покажу вам настоящих героев. Не из книг, из жизни.
— Поехали, — поспешно согласился Фима. — Мы только этого и ждем.
— Уж и сказать ничего нельзя! — шепнул он мне пока мы вслед за ушедшим вперед ополченцем пересекали гостиничный холл. — Что я виноват что ли, что у них имена такие будто они все при французском королевском дворе воспитывались.
— Ну во-первых не все, — так же шепотом ответил приятелю я. — А во-вторых, имей в виду, здесь народ горячий и непосредственный. Если чем всерьез обидишь, кишки выпустят и не посмотрят, что ты московский перец и великий фотограф. Так что имей в виду, со словами надо быть осторожнее. Они к тебе всегда со всей душой, но обидеть их тоже раз плюнуть, одного неправильного слова хватит.
— Да понял я, понял, не гунди, — обиженно дернул подбородком Фима прибавив шагу и вырвавшись вперед.
Я хмыкнул скептически в его удаляющуюся спину и потопал следом волоча на плече массивный штатив. Интересно, на хрена ему эта бандура. Он что, всерьез рассчитывает, что в окопах ему позволят ее развернуть? Наивный! А имена здесь у людей и впрямь интересные. Больше половины республики Альберты, Эдуарды, Раули, Эльзы, словно и впрямь попал не в дикие горы, а в просвещенную комфортную Европу. Причем эти явно европейские имена вполне непринужденно соседствуют с традиционно кавказскими Ацамазами, Сосланами и Казбеками. Никто из местных не видит в этом никаких противоречий. А если спросить их об этом, то не особо сомневаясь любой вам гордо заявит, что это древние аланские имена, которые просто заимствовали когда-то у великого народа жалкие и слабые англичане, немцы и французы. Вот такие здесь понятия о древней истории. Каждый осетин с малолетства знает о Великой Алании, с грозной силой воинов которой приходилось считаться когда-то не только ближним соседям, но и далекой Византии, и гордой заносчивой Персии. А свой собственный род любой осетин обязательно возводит к династии знаменитых победами и храбростью бойцов, а порой и к самим сказочным детям Солнца, легендарным кавказским богатырям — нартам. Может это и правильно, гордиться своими корнями, постоянно ощущать за спиной величие давно погребенных историей предков, каждый день, каждую минуту жить так, чтобы быть достойным их памяти. Может быть именно вот этой вот «дикости» так не хватает нам русским, давно позабывшим в большинстве своем какого мы роду и племени, кто стоит за нашей жизнью на этой земле, чья осененная веками мощь и слава, создали теперешнюю Россию.
Увлеченный своими мыслями я чуть было не налетел на остановившегося в дверях, поправляя висящий на плече кофр, Фиму. Тот недовольно зашипел, особо напирая на то, что глаза надо при ходьбе держать открытыми, даже если спишь на ходу. Я что-то беззлобное ему ответил, похлопав дружески по плечу. Не хотелось сейчас переругиваться, пусть даже и в шутку. Не то было настроение. Фима кажется тоже это почувствовал, потому что быстренько ворчать прекратил. Рауль тем временем уже открывал водительскую дверцу лихо припаркованного прямо на тротуаре защитного цвета армейского «уазика» со снятым брезентовым тентом. Машина была, судя по всему, видавшей виды, посеревшей от пыли и какой-то потрепанной, что неизбежно проявлялось в неприметных на первый взгляд мелочах: продавленных и кое-где продранных сиденьях, облупившейся краске, царапинах, стершихся металлических шильдиках
— Ну что, путешественники, поехали?
— Куда ты нас решил отвезти? — поинтересовался Фима. — Нам надо прямо на передний край. В окопы.
— Туда и поедем, — заверил его Рауль. — Давно пора в газетах напечатать фотографии наших героев. Рассказать всему миру, что здесь творится, а то грызуны уже совсем оборзели.
— Грызуны? — Фима недоуменно глянул на нашего водителя.
— А! — хлопнул тот себя по лбу растопыренной пятерней. — Вы же не знаете! Это мы так между собой грузинов прозвали. А что, похоже выходит… Грузин — грызун… почти одно и то же…
Фимой не сдержавшись хихикнул:
— Действительно, забавно выходит, надо будет запомнить на будущее, блеснуть при случае эрудицией.
— Ну, а я что говорю?! — вновь сверкнул улыбкой водитель. — Ладно, поехали!
«Уазик» резво поскакал вперед, по залитым солнечным светом блестящим тенистой зеленью деревьев улочкам. Из центра мы выбрались довольно быстро, многоэтажные дома все чаще разбавлялись частной застройкой. Хотя надо сказать частный сектор тут выглядел довольно богато, дома в основном двухэтажные, добротные, с обязательными внутренними двориками обнесенными высокими глухими заборами. Через заборы тут и там перевешивались ветки фруктовых деревьев, плети декоративного винограда, еще какие-то незнакомые мне ползучие растения, создавая эффект благодушного покоя и умиротворенности, рождая в памяти образы тихих помещичьих усадеб на берегу неспешных рек, фантазийных беседок, праздности и достатка. По-крайней мере у меня были именно такие ощущения. Однако мирные пейзажи довольно быстро закончились.
Завернув на мигающем желтым светом нерегулируемого перекрестка светофоре, мы оказались совсем в другом районе. Обшарпанные, облезлые хрущевки будто сдавили узкую полоску асфальта с двух сторон, практически не оставив места для тротуаров, нависли закрывая своими уродливыми телами небо. Здесь уже отчетливо чувствовалось грозовое дыхание происходящих в городе событий. Оно было повсюду, в наглухо зашторенных давно не мытых окнах, в настороженных взглядах редких прохожих, в заложенных полиэтиленовыми мешками с песком входах в подвалы домов…
— Сюда часто грызуны стреляют, — подтвердил мои предположения наш водитель. — Сейчас сами увидите, справа дом будет. Я покажу.
И он действительно нам показал. Не знаю какой снаряд или ракета может произвести подобные разрушения. Но у пятиэтажки с правой стороны дороги, просто отсутствовал угол. Будто кто-то взял и срезал ножом кусок слепленного из пластилина игрушечного домика. Причем срезал не весь сверху донизу, а только в середине. На уровне второго и третьего этажа угол дома был начисто выбит, обвалившиеся расколотые кирпичи, неровной горкой лежали внизу. В черную зияющую прореху бесстыдно просвечивали стены с веселенькими голубыми обоями. На втором этаже даже был виден колченогий обеденный стол и рядом с ним опрокинутый стул. Интересно, что сталось с хозяевами этих квартир? Где они теперь? Были ли они дома в тот момент, когда грузинский снаряд ударил в стену обрушив ее? Мы с Фимой пораженно молчали, не в силах оторвать глаз от этой картины, а Рауль продолжал рассказывать:
— Такое здесь часто бывает. Два дня назад мина пробила крышу и два перекрытия насквозь и так и не взорвалась. Теперь люди живут, а у них в полу дырка, можно в любой момент вниз заглянуть, посмотреть, что там соседи внизу делают. Прикольно, правда?
— Ага, обхохочешься, — замогильным голосом отозвался Фима.
Похоже утреннее бодрое расположение духа от увиденного здесь начало его стремительно покидать.
— Если не верите, я вас отвезу. Сами посмотрите, — неверно истолковал мрачный тон фотографа Рауль.