Мягкая посадка
Шрифт:
— Абсолютно никакой, — сказал Сашка.
Командующий неодобрительно покосился в его сторону:
— Помолчите. Дальше.
— Короче говоря, через неделю нам придется снимать с позиций целые подразделения для защиты складов, — резюмировал я. — К сожалению, они у нас сильно разбросаны, и вы знаете, что это за склады: от военных до складов супермаркетов. Придется также создавать подразделения для разгона толп, а это поставит под угрозу герметичность линии фронта. Наконец, начнется массовая миграция дубоцефалов на территорию противника, что сразу усилит его как количественно, так и продовольственно — я думаю, излишне объяснять, чем нам грозит последнее. Экспертный Совет считает, что этого нельзя допустить ни в коем случае…
— В каком смысле — продовольственно? — спросил командующий.
— В прямом, — пояснил я. — Их просто съедят. Со временем, конечно. Пока, по нашим данным, продовольствие
— Вывод. Вывод!
— Расстреливать, — сказал Сашка. Словно большая змея упала с дерева и, шипя, переползла через хруснувшую ветку — расссс-тре-ливать. — Зачем себя обманывать, это уже каждому ясно: или кормить и всем сдохнуть, или уже сейчас избавиться от балласта единственно возможным способом. Третьего нет.
Я почувствовал, что в комнате очень душно. И еще я почувствовал облегчение: слово было произнесено. Кажется, командующий тоже почувствовал облегчение. Решение — я знал это точно — сегодня принято еще не будет. Но оно будет принято обязательно — завтра, послезавтра… Когда? А ведь Бойль был прав, подумал я. Может быть, человечество выиграет борьбу за выживание, но мы не знаем, какое это будет человечество…
— Экспертный Совет что думает?
— Мнения разделились, — сказал я. — Этот вопрос такого рода, что если человек точно знает ответ на него, то он либо дурак, либо сволочь, в зависимости от ответа.
Командующий вскочил и велел мне встать. Он бегал по комнате, и выпроставшийся из-под ремня пустой рукав его кителя мотался сзади, как хвост.
— Мне их не жалко? — пытался кричать он, но крика не получалось и голос был все так же ровен, только плясали на лице мышцы, кривя рот. — Они же не виноваты в том, что мы не можем их использовать. Они такими родились. И они не меньше нашего хотят жить, и у них тоже есть дети. Знаю. Ответственность за принятие решения лежит на мне, я здесь командующий, и в конце концов кидать камни будут в меня, а от Экспертного Совета требуется всего-навсего аргументированная рекомендация к принятию решения. Ах да, рекомендация ведь тоже ответственность. Не хотите быть палачами? А вы подумали о людях, которые умрут позже, если дубоцефалы не умрут теперь? Как же себя чувствует после этого ваш гуманизм? Да сядьте вы наконец… Мы же подставляем дубоцефалов под огонь вместо себя где только возможно, и никто мне еще не говорил, что это неправильно. Язык не повернется сказать такое, потому что каждый знает, что выжить должны в первую очередь люди и лишь при благоприятном стечении — дубоцефалы. Сейчас каждый в первую очередь должен для себя решить, кто он: абстрактный гуманист или человек ответственный, то есть гуманист конкретный. Я тоже, представьте себе, не палач, а архитектор… Ну хватит! — Командующий подобрал упавшее кресло и сел. Он был красен. — Положение у нас критическое, чтобы не сказать ужасающее. Заметьте, я не намерен говорить сейчас о проблемах с энергетикой и транспортом, я даже не упоминаю о том, что о ходе борьбы в других очагах сопротивления по стране, да и по всему миру, мы имеем лишь отрывочные сведения, половину из которых Экспертный Совет считает недостоверными, и о том, что мы до сих пор не можем понять, почему не действует спутниковая связь. Утрачены громадные массивы информации. Большей части специалистов по городским коммуникациям физически не существует. Герметичность линии фронта!.. — Было ясно, что командующего всерьез сорвало со стопора. — Вы оба знаете, что нам приходится держать в тылу специальные формирования для уничтожения просачивающихся стай и стаек. Мы перекрываем улицы и метро — они лезут через коллекторы, водотоки и канализацию. Мы перекрываем все, что можем, — они проникают через какие-то совсем уже невероятные ходы, которыми в последний раз пользовались в шестнадцатом столетии. Я запрашиваю Экспертный Совет, когда же наконец у нас будет схема подземных коммуникаций, которой можно верить, — мне отвечают, что лет через десять, и просят для этой работы людей, тогда как даже дураку ясно, что если нам не удастся наладить подвоз, то самое позднее к маю мы дойдем до трупоедства, а к июлю попросту вымрем от голода, и вряд ли нам будет легче от того, что, по расчетам, адаптанты вымрут раньше нас. Логически у нас есть один-единственный выход: не считаясь с потерями завершить очистку города в кратчайшие сроки, прежде всего чтобы успеть захватить то, что еще не сожрано. Мы это и делаем. Не считаясь с потерями и даже иногда молчаливо их приветствуя, потому что этого требует логика событий. А Экспертный Совет в такое время имеет наглость строить воздушные замки, и его уполномоченный по связи целыми днями пропадает в своем любимом третьем отряде. С Экспертного Совета я еще спрошу, а сейчас я хочу услышать ваше… — командующий провел рукой по запульсировавшей вдруг тонкой пленке на черепе и ткнул пальцем в меня, — да-да, именно ваше личное мнение: должны ли мы избавиться от излишка дубоцефалов немедленно?
Вопрос, подумал я. Плохо, что я знаю на него ответ. Я оглянулся на Сашку. Помощи от него я не ждал, и почему-то мне казалось, что он улыбается. Но он не улыбался. Он даже не изображал, что его тут нет. Он смотрел на меня с интересом и ожиданием. Почему-то для него было очень существенно то, что я сейчас скажу. Должно быть, он всегда был конкретным гуманистом, только раньше я об этом не догадывался.
— Может быть, я и сволочь, — медленно произнес я, ясно чувствуя, что «может быть» уже излишне, — но я не дурак, это точно.
— Прекрасно. — Командующий ударил ладонью по столу, как припечатал. — Я рад, что не ошибся в вас. Может быть, вы возьмете на себя предварительную разработку технической стороны этой акции?..
Вверх. Направо. Пост охраны — стоп. Вот пропуск, верните оружие. Теперь прямо по коридору… Разбитое окно было заколочено дребезжащей фанерой, тянуло холодом. Взмыленные порученцы, попадавшиеся навстречу, ежились и старались быстрее прошмыгнуть. Штаб работал, проявляя способность к осмысленным действиям. Гуляли промозглые сквозняки. Спешили люди. За окном мело и, косо заштрихованные метелью, впритирку к колючему валу недвижно и внушительно, развернув к прилегающим улицам башенки с тонкими стволами пулеметов, стояли два гигантских транспортера резервного командного пункта. Прямо в коридоре на школьной парте — откуда здесь парта? — злобно трясся допотопный принтер, выплевывая в поддон свежеотпечатанные воззвания к населению от лица несуществующей гражданской администрации. Кипа на поддоне росла. За ближайшей дверью кто-то вопил в микрофон армейской рации: «Что?.. Не слышу тебя! Нашел? Где?.. У тебя же экскаватор, там еще одна должна быть… Повтори! Не можешь переключить — рви эту трубу к свиньям собачьим! Они жопы греют, а мы… Что? Наплевать, там давление от силы пять процентов, рви — и точка! Пусть горит, тебя это не касается, потом переключим…» Так. Значит, нашли и перекрывают еще одну газовую магистраль, ведущую к центру города. Уже кое-что. За другой дверью громогласно, с крикливым восторгом штатских, дорвавшихся до военного дела, спорили о втором эшелоне и необходимой плотности огня в полосе прорыва. Упоминались третий и девятый отряды. Значит, прорыв к центру города намечается все же на нашем участке, и это тоже неплохо… Не то, что на нашем участке, а то, что он вообще намечается.
Прямо. Опять вверх. Теперь четыре пролета вниз и дважды налево… У того, кто выдумал подобную планировку, было не в порядке с головой. Как и у того, кто, зная, кто ему Сашка, вздумал проверить одну свою гипотезу насчет того, кто Сашке командующий… Сашка, конечно, прекрасно это понял.
Души нет, но на душе гадко…
Кидать камни… Никто ни в кого не станет их кидать. Никто из оставшихся в живых не посмеет никого осудить даже в мыслях, и это правильно. Но тоже гадко.
Еще один пост. Пропуск…
— Подождите!..
— Да? — я обернулся.
— Простите… Вы меня не узнаете?
— Узнаю, — кисло сказал я. — Как не узнать? Вы Глеб Ипатьевич Вустрый, государственный разъяснитель третьего ранга. Бывший государственный разъяснитель. Теперь вы стоите в засаде и ждете меня. Мне представляться нужно?
— Нет, нет! — Он расцвел и заулыбался. — Я вас знаю. Я вас даже помню, хотя видел только один раз, у меня вообще очень хорошая память. Мне порекомендовали обратиться к вам…
— Кто? — перебил я.
Улыбка Глеба Ипатьевича была обаятельной.
— Разве это так уж важно?..
Я решительно повернулся и зашагал прочь.
— Подождите! — отчаянным голосом вскрикнул за моей спиной Глеб Ипатьевич. Я подождал. Мне было все равно. И уже было ясно, что он просто так не отстанет.
Он подбежал ко мне суетливой рысцой.
— Кто вам порекомендовал обратиться ко мне?
— Алла Хамзеевна, — покаянно сказал он. — Вы должны ее помнить, она ведь когда-то работала с вами, а теперь она фасовщица пайков… Она… мне порекомендовала… предупредила только, чтобы я не ссылался…
— Вы ищете работу? — спросил я. Он усиленно закивал. — И вас, конечно, не устроит ни повстанческий отряд, ни подразделение по борьбе со снегом… — Я ухмыльнулся, глядя, как человек мужественной внешности сдувается на глазах, точно дефектный воздушный шарик, — вот уже скукожился и заморщинил, а скоро останется одна цветная тряпочка… — Вы боитесь повторной мобилизации, притом у вас обострение язвы желудка на базе тылового пайка и четверо детей, поэтому вы ищете работу по своей основной специальности. Высоко вы не летаете, и вас бы устроило место инструктора при мобилизационном пункте. Угадал?