Мясной Бор
Шрифт:
— Думаешь, что в рай попадешь?
— А как же?! Там тоже шоферня необходима. Боженьку со святыми подвезти, опять же овса им подбросить для небесной кавалерии, вот как сейчас везу. А вообще-то девка ты лихая, товарищ старшина.
— Не девка я, а баба давно. Двое сыновей у меня растут, пока я тут воюю. Понял, братец?
Никита недоверчиво глянул на Марьяну.
— Заливаешь, подруга, — возразил он. — С дитями в армию не берут.
— Напросилась… Верно, детных женщин не берут. Но кто действительно хочет на фронт, тот обязательно попадет. И броня не остановит.
— Это правильно, — согласился Никита. — У меня у самого броня была. Я ведь слесарь-наладчик высокой руки, на Ростсельмаше цены мне не было. Не хотели пускать… А я военному шоферские права на стол: гляди, говорю, первый класс! Как Красная Армия без такого водителя обойдется? Вот и кручу здесь баранку. А мог бы и в тылу ковать победу. Забожись, что два сына!
— Ей-богу, — растерялась Марьяна. — Не веришь?
— Ну ладно… Верю, сестренка. Мое вам почтение. Надо же!..
Никита надолго замолчал. Дорога была разбита нескончаемым потоком машин, конных повозок и двигавшихся в обе стороны людей. Расставленные через полтора-два километра посты предупреждали о возможных налетах вражеской авиации, но самолетов пока не было видно, хотя погода стояла вполне летная.
Сейчас они проезжали участок, который удерживала справа от Дороги 372-я дивизия. Она защищала северную часть горловины, сдерживала немцев, рвущихся сюда. Но этого, конечно, ни Марьяна, ни младший сержант Ерохин не знали. Последний вел машину изредка поглядывал на симпатичную сестренку, проникаясь к ней теплым чувством, но вовсе иного свойства, чем-то, которое заставило его еще недавно так балагурить.
Но вдруг он выругался сквозь зубы, взял круто вправо и распахнул дверцу.
— Случилось что? — спросила Марьяна.
— Да вон видишь: застрял парнюга… Вася Пилипенко сидит в снегу на брюхе.
Он выбрался из кабины. Марьяна поняла, что придется задержаться, и решила размяться, спрыгнула в снег, потом вышла на дорогу. ЗИС Пилипенки стоял, чуть накренившись. В его кузове сидели два пленных немца, а охранявшие их молоденький командир с румяным лицом и красноармеец с автоматом на плече стояли у кабины вместе с водителем, который объяснял Никите, как подал он вправо, уступая колонне танков, и залетел в глубокий снег.
— А что же танк тебя не дернул? — спросил Ерохин.
— Некогда им было, — отвечал незадачливый Пилипенко. — Шибко гнали… Вроде там немцы прорвались. Так они оборону затыкать поехали.
— Затычники, мать иху… Трос давай!
— Мы поможем, — сказал командир, сопровождавший немцев.
— Помогайте, — отозвался Ерохин. — Только сперва этих дятлов сгоните. — Он показал рукою на сидевших в кузове пленных. — Машину утяжеляют, курвецы мордоряшные… На кой они вам нужны? Цацы, что ли, какие?
— Важные «языки», — ответил командир. — Везем в штаб фронта. Он повернулся к машине и приказал немцам сойти.
— Потом, когда дерну, пусть все толкают, — распорядился Ерохин и поволок трос.
На дороге было пустынно. Еще недавно по ней шли люди, двигалась техника, а сейчас оставались только две автомашины.
Марьяна подошла к увязшему ЗИСу, поздоровалась со всеми, с любопытством посмотрела на немцев. Один из них был офицером, другой солдатом или унтер-офицером, в подобных тонкостях Марьяна не разбиралась.
Увидев красивую молодую женщину, командир подтянулся, козырнул медсестре и представился:
— Лейтенант Поляков. Юрий…
Марьяна назвала себя. Потом спросила, что это за немцы.
— Один из офицеров будет, — с готовностью принялся объяснять Поляков. — А второй из рядовых, но шибко образованный и потому нужный начальству. Вот и везем их в тыл.
— Так у них и образованные воюют? Я думала, что только темные люди позволяют себя одурачить разным там гитлерам.
Услыхав слово Гитлер, немецкий солдат, из образованных, осклабился и несколько дурашливо провозгласил:
— Я, я! Гитлер капут!..
— Не паясничай, — строго сказала ему Марьяна, и тут Никита Ерохин крикнул, что сейчас начнет двигать ЗИС, пусть наваливаются на машину Пилипенко, помогают.
Трос натянулся, все облепили борта ЗИСа, уткнулись руками в зеленые доски и пленные немцы. Продолжавший ухмыляться солдат оказался рядом с Марьяной.
«Чего это он лыбится? — подумала она. — Будто к теще на блины едет…»
Ей казалось, что вид у немца должен быть удрученный, скорбный такой, подавленный… А у этого улыбка во весь рот.
— Чему радуешься, обалдуй? — спросила она в сердцах. — В Сибирь ведь тебя отправят.
— О! — воскликнул немец. — Сибир есть гут! Карашо Сибир… Родима сторонка!
— Заткнитесь, саксонец, — предложил Руди Пикерту обер-лейтенант фон Бюлов. — Мне совсем не нравится эта задержка в пути. Как бы нас не размазали на дороге бравые ребята из люфтваффе!
— Раз-два… Взяли! — кричал Юрий Поляков, принявший на себя роль старшего странной команды, состоявшей из двух пленных немцев, старшины медицинской службы женского пола, красноармейца Юсупа Хабибуллина и его самого.
Водитель Пилипенко давал газу, сидя в кабине. Застрявшая в снегу машина стала подаваться, и за криками и суматохой никто не услышал, как прошелестели над их головами мины. Они разорвались с большим перелетом, и осколки пока до них не долетели.
…Руди Пикерту повезло. Везение на войне — штука особая. Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. В волховских лесах Руди с тоской вспоминал об африканском солнце, когда можно было ходить, что называется, без штанов, забыв, как проклинали солдаты Роммеля проклятый песок, недостаток воды, невыносимое пекло и готовы были заложить душу за пригоршню такого освежающего великолепного белого снега.