Мясорубка для маленьких девочек
Шрифт:
Но в тот самый миг, когда я до дна испил чашу унижения, меня вдруг сотряс нервный смешок.
Наверное, Архимед испустил такой же — за миг до того, как произнес свое знаменитое «Эврика!» Или Улисс — когда придумал своего троянского коня. Или Колумб — перед тем, как поставить на стол яйцо.
Ах, если бы удалось! Я бы почти примирился с жизнью!
Мои руки перестали дрожать, когда я приподнял крышку проигрывателя и до отказа выкрутил ручку громкости. Затем я поставил пластинку. Медленно, как можно медленнее я подвел к ней звукосниматель, алмазная игла идеально точно, без скрипа, легла в бороздку, и волшебная музыка величественным потоком низверглась в мою квартиру, проникая сквозь
Бах, Сюита № 3 для виолончели, в исполнении Ростроповича.
Наконец-то весь наш квартал узнает правду. Я проникаюсь божественной сутью этой музыки, постигаю, что двигало ее творцом — вера в Бога, полное самоотречение, смиренное самопожертвование во имя красоты. Слезы наворачиваются мне на глаза, небесная благодать снова вступает в свои права и скоро, скоро, навсегда победив посредственность, вознесется в райские кущи.
Тишина.
Сюита завершена, и я напрягаю слух, желая убедиться, что какофония наверху прекратилась окончательно.
Ни звука.
Это безмолвие преисполнено стыда. Идеальная чистота виртуоза свершила невозможное — заставила умолкнуть изувера.
Победа! Растоптанный противник внезапно осознал, что он всегда будет лишь жалким истязателем виолончели, что ему никогда в жизни не достичь совершенства. Я пил стакан за стаканом, пока не захмелел вконец; голова моя гудела от счастья и лихорадки.
У меня мутится в глазах, револьвер в темноте дрожит и расплывается в неясную кляксу. Я не способен написать ни одного слова. Ну и бог с ним, завтра я все равно умру, а нынче вечером буду шататься по квартире, наслаждаясь своим счастьем, и растворюсь в мягком забытье, полном светлых, радостных сновидений.
Но завтрашнее пробуждение будет суровым. Одно из тех мерзких утренних пробуждений, которые и довели меня до этой роковой черты, хотя… какая разница! Я всегда успею с этим покончить.
Его шаги за дверью. Сейчас он откроет… Его лицо — кожаная маска… Он вешает ее на мясницкий крюк… «Нет! Только не это! Не нужно электропилы! Не нужно! Не подходите ко мне! Не прибли…»
Я проснулся от собственного крика, подскочив в постели.
А как все было хорошо, я стоял рядом с ней…
Протираю глаза, спина взмокла от холодной испарины, со лба струится пот. Я стоял рядом с ней на берегу озера, возле шале… И только-только собрался обнять ее… А который же час?.. Восемь… Ровно восемь… Ох, как болит голова…
Мы хотели любить друг друга… Но явилось чудовище — Leatherface [37] — и с адским шумом распилило ее на части своей электропилой, потом ринулось следом за мной, а все было так хорошо…
Сейчас у меня голова лопнет. Мне пришлось снова лечь, и только тут я осознал, что кошмар продолжается — в виде пронзительных звуков, несущихся с потолка. Отныне он поселился во мне, как гангрена, медленно разъедающая мои нервные клетки. 8.03 утра. Я сжимаю виски. Мне все становится ясно.
37
Leatherface — Кожемордый, персонаж амер. фильма «Техасская резня бензопилой».
Мой верхний сосед долго готовил свою месть. Всю ночь он ждал дозволенного часа, чтобы вновь повергнуть меня в этот ужас. Негодяй, негодяй!.. Я прислушался: интересно, какую вещь он решил испоганить сегодня? Но это ни на что не походило, разве что на скрип двери… Да, при желании можно было определить это как дверной скрип на одной ноте, прерывистой, придушенной, маниакально монотонной. Я заорал, веля ему прекратить, но даже не надеясь на такую милость с его стороны.
Я срочно принял несколько таблеток аспирина и заткнул уши шариками Quies, абсолютно неэффективными, затем туго обмотал голову полотенцем. Она горела огнем; я отыскал в аптечке транквилизаторы, проглотил сразу три порошка, накрыл голову подушкой… Нет, ничего не поможет, я знаю только одно верное средство.
Оно ждет меня со вчерашнего дня и называется курком револьвера.
Но уже слишком поздно.
— А вы могли бы напеть мне это?
— Это невозможно напеть, я могу насвистать, да и то с трудом.
— Ну-ка попробуйте.
Господин Арман, владелец «Опуса», магазина с самым большим выбором пластинок в городе, пожелал лично принять участие в разрешении проблемы, когда все его продавцы признали свое бессилие. Некоторые из них смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я насвистывал эту пронзительную ноту, неизменно одну и ту же, за которой следовало более продолжительное «ля», а затем целая серия нескончаемых «до». Странное дело: сам хозяин не выказал ни малейшего признака беспокойства. Вокруг нас собралась кучка покупателей-меломанов.
Это явно современная музыка, — сказал Арман. — Слегка похоже на «Вариации для двери и вздоха» Пьера Анри. [38] И уж конечно, это написано не для виолончели… А, впрочем, послушайте все-таки…
Звук, донесшийся до нас из колонок, вызывал в воображении гигантское насекомое, скребущее лапкой по навощенному паркету. Современные композиции — это та область, в которой я совершеннейший профан, но они всякий раз навевают мне сюрреалистские образы. Один из слушателей сказал, что эта музыка ассоциируется у него с треском авторадиолы в туннеле. Второй склонялся к версии гидролокатора на подводной лодке, проработавшего в водной среде до полного истощения батарей.
38
Пьер Анри — современный французский композитор, один из основоположников «конкретной музыки».
После долгих минут сосредоточенного раздумья я сказал:
— Нет, ничего общего; эта вещь в сто раз мелодичнее, чем та, которую я имею в виду.
— Послушайте, не сочтите за нескромность, но в моем магазине есть вся классическая и современная музыка, изданная в мире, даже самая мрачная и отвратительная. Спросите моих клиентов: со мной консультируются по поводу всяких редкостей, и если эта вещь действительно существует, а вы верно мне ее насвистали, она непременно должна быть здесь. Вы уверены, что это для виолончели?
— Увы, да!
Со всех сторон на нас посыпались имена композиторов: Крупка, Баллиф, Берио, Варез, Мессиан, Лигетти, Эно, Шнитке, Луиджи Ноно и так далее — никого из них я доселе не знал. Хозяин, истинный профи, с ходу отметал одних, проигрывал мне других. Мой ублюдок сосед мог торжествовать, он был на пороге выигрыша…
Но какая замечательная мысль — сыграть с ним на его поле, прибегнуть к современной музыке! Ведь до сих пор он не слышал от меня ни одной ноты из современных произведений, только классику, написанную не позже 1910 года: я был для него легкой добычей. Вот отчего ему удалось сделать свою пытку еще более мучительной. В борьбе все средства хороши, даже самые подлые. Представляю, как он планирует заговор против меня на следующую ночь: «Бах — ну ладно, с ним покончено… Зато этот… Интересно, найдется ли такой в его коллекции…»