Мятеж

Посняков Андрей

– А ведь точно – князь! – Боярин приставил к глазу новомодную штуку, что увеличивала, приближала виды. Называлась та штука подзорной трубою и была заказана боярином во фряжском граде Милане за сотню тамошних золотых монет – флоринов. Примерно столько же стоили две молодые рабыни. Василий Есифович рабынями, как и рабами, не интересовался и свою дворовую челядь давно уже перевел в рядовичи и даже платил по договору – ряду – жалованье по три гульдена в год, при этом всем говорил, что владеть людьми – гнусный позор, образованному человеку невместный.

Такие утверждения и сам великий князь всецело

поддерживал, чего никак нельзя было сказать о родне боярина Василия, всяких там дядьях да старших братьях – род Есифовичей в Новгороде не последний, богатый, могущественный род, не хуже каких-нибудь Медичей! Вот и достали родственнички Василия, от них он в Ладогу и уехал, с молодой женою и чадами, о чем нисколечко не жалел. А чего жалеть-то, коли две дюжины торговых судов имеется, да еще флотилия речных ладей – ушкуев, на которых нанятые ватажники промышляли в Двинской земле всякого зверя? Еще вот осталось пристань расширить да с гостей ганзейских за стоянку стричь пфенниги-гроши, ну и типографию завести – цветные картинки печатать. На картинки, кстати, уже и заказы имелись, один – от настоятеля Никольского монастыря отца Филофея – «О богоносных агнцах», и другой – от матушки-игуменьи с Успенья, инокини Параскевы, назывался он просто – «О падших да заблудших девах», и, судя по названию, прибыль должен был принести монастырю немаленькую – матушка Параскева денежки считать умела не хуже любого бухгалтера.

– Князь, князь! – Увидев ступившего на сходни высокого, с красивым лицом, человека в алом распашном плаще с золотым, блестевшим на солнце шитьем, собравшаяся на пристани толпа заволновалась, загудела.

Важные люди – оба боярина да подбежавшие местные купцы – тоже подались вперед, узнали:

– Точно – князь! Господи!

– А это кто там рядом – княгиня?

– Ай, красотою лепа!

– Тоща, тоща больно!

– Зато ликом бела, красива! А волосы-то, волосы – чистое золото.

– Одета, одета как… ухх!!!

В изумрудно-зеленом, с парчовыми и шелковыми вставками, платье княгиня Елена и впрямь выглядела весьма эффектно, да еще и держалась столь царственно-важно, что тут и никаких сомнений не возникало – вот она, великая государыня!

Широко улыбаясь, князь подошел к боярам:

– Дмитрий Федорович, будь здрав! О, Василий Есифович, и ты здесь! В гости ведь звал?

– Звал, великий государь! – Боярин аж покраснел от волнения. – Прошу на мою усадьбу… И тебя, Дмитрий Федорович, прошу. Пир сегодня закатим на славу!

Не переставая улыбаться, Егор скосил глаза на пристань:

– Это что там за кораблики? Ганзейские?

– Они, – покивал головою посадник. – Ежели велишь, торговые росписи с собой прихвачу, княже.

– Велю, – отрывисто бросил князь. – И росписи и… пусть люди твои поплотнее за кораблями посмотрят… Именами – «Дойная корова», «Золотой бык»… и какая-то святая… есть тут святые?

Дмитрий Федорович улыбнулся:

– А как же, князь великий, есть! Целых три. Одна из Любека, две из Риги.

– Из Любека какая?

– «Святая Бригита».

– Вот за нею и присмотрите.

Судовые росписи посадник прихватить с собой не забыл, сразу князю и передал, как только приехал да уселся за накрытый стол. Собственно, и ехать-то было всего

ничего – недавно выстроенные боярином Василим Есифовичем хоромы располагались совсем рядом с Варяжской улицей, почти ровно посередине которой и раскинулась усадьба посадника.

– Так-так. – Вожников в перерывах меж вином да закускою и вчитался – не любил откладывать дела в долгий ящик. – Все три судна – одного хозяина… Якоб Штермеер.

– Не, князь, Штермеер не хозяин. – Боярин поднял вверх указательный палец, блеснувший массивным золотым перстнем с изумрудом.

– Ну, как не хозяин? А росписи судовые что – лжа?

– Просто у этого Якоба в Любеке – контора по фрахту. Любой может судно заказать – перевезти товары, – со знанием дела пояснил Василий. – Я с такими штуками сталкивался уже, когда печатные станки из Бремена вывозил.

Вожников задумчиво щелкнул ногтем по высокому бокалу цветного муранского стекла. Бокал отозвался приятственным уху звоном. Проворно подбежавший служка (не какая-нибудь там челядь – рядович, типа как в РФ – бюджетник) тут же налил вина.

– Истинных хозяев мы тут, господине, не сыщем, – подтвердил посадник. – Разве кормчих допросить, так и они могут заказчиков-то не знати.

– Особенно если через третьих лиц. – Боярин поднял бокал. – За вашу обворожительную супругу, дорогой князь!

Ах, как красиво сказал, собака! Сразу видно – боярин в университетах учен, не лаптем щи хлебает.

– Вижу, вы, Василий, учились, – по-немецки поинтересовался Егор. – Где, если не секрет? Гейдельберг? Оксфорд? Сорбонна?

– Нет, что вы, князь, чуть ближе – Падуя, Тревизо, Вена.

– В Падуе – сильная кафедра права, – закусив вино квашеною капустою, неожиданно промолвил посадник. – Всегда была. Тревизо – так себе, а вот Вена… Там как-то всему понемножку учат.

Сказать честно, Вожников был приятно поражен – вот так Дмитрий Федорович! А с виду-то валенок валенком, этакий древневизантийского уклада господарь, марочное вино квашеной капустой закусывает, бородищу гребнем чешет… А вот ни при чем к уму бородища! И капуста с вином – ни при чем.

– Судя по росписи, груз у всех трех одинаковый – медь в крицах, бочки с вином, сукно, – допив вино, продолжил Егор.

– Так и есть, – посадник покивал головой. – На месте осмотр произвели мои люди – все совпало.

– А не могли ваши, Дмитрий Федорович, люди… того?

– Могли. За всех не поручуся. Вы бы, государь, сказали только, что на суденышках тех искати?

– Полагаю – оружие, – подумав, заявил князь. – Небольшие пушки, ручницы, арбалеты. А еще – деньги. Золото-серебро. Возможно – в слитках.

Проверку назначили на завтрашнее утро, а до того верные посадниковы люди должны были смотреть неустанно, дабы ничего с кораблей не вывезли да не выбросили бы в реку. Один из таких людей, именем Ефимко, с вечера сидел с отроками на бережку с удочкой, рыбку потихоньку полавливал да за ганзейскими судами присматривал, а как совсем завечерело да разошлись отроки по домам – разложил костерок, глядя, как причаливает к берегу большой насад знатного ладожкого перевозчика Онисима Узвара. Сам Онисим – вон он, за рулевым весом, сам и хозяин, сам же и кормчий, да еще какой умелый, таких по всей Ладоге поискать!