Мятеж
Шрифт:
– Житий человек Михайло Рыков, судебный пристав, дьяк, – доложил Феофан. – Говорит, тысяцкий, господине Федор Онисимович, его прислаху.
– А, тысяцкий прислал, – вспомнил Егор. – Ну, давай его сюда… Заходи, заходи, Рыков. Значит, Славенский конец – твой участок? Ну, типа ты за ним присматриваешь, всяким шпыням дерзить не даешь?
– Язм, государе, – спокойно поклонился седобородый. – Чего изволите знать?
– О том, кто народец подзуживал, расскажи. – Князь поднял глаза. – Не о Степанке, увы, ныне покойном, нет. Другой меня интересует – белолицый, сутулый, с прыщами, что возле
Рыков склонил голову:
– Немножко знаю. Ондрей – тако его называли.
– Ну-ну-ну-ну!
– Только мыслю – вовсе не так его имя, а как – то покуда не ведаю. Поздно спохватился – исчез сей шпынь из глаз.
– Как это – исчез? – Вожников вскинулся было, но тут же махнул рукой. – Ты продолжай, продолжай, Рыков.
– Бабу его, у которой сей тать жил, мы взяли, Ириху, вдовицу с Нутной. Пытали – да не вызнали. Христом-Богом клянется, будто не ведает, куда Ондрей тот исчез.
– Пытали, говоришь? – Егор поморщился.
– Так, слегка, – пожал плечами Рыков. – Прутом постегали маленько – но напугали, да. И все одно – не ведает.
Князь покусал губу, глядя, как тянутся за окном длинные вечерние тени.
– Ты-то сам как полагаешь – правду вдова говорит или врет?
– Мыслю, не врет, – убежденно отозвался служилый. – Не особо-то перед ней Ондрей открывался, даже имени настоящего не сказал. Да и жил у нее недавно, с апреля-грязевца. Одноглазый Карп с корчмы, что поблизости, на Витковом, ей того жильца присоветовал. Вдовица-то – стригольница, а у Карпа стригольники собираются иногда.
– Так-та-ак! – Егор аж подскочил в кресле. – Значит, говоришь, Одноглазый Карп! Так взять его да спросить хорошенько! Что тянешь-то? Или… он тебе того… кой-что докладывает?
– Докладывает, – честно признался Рыков. – Правда, подозреваю, не все. Но о стригольниках я с его слов много чего ведаю. Да и окромя Карпа у меня при корчме еще один человечек есть, правда, пианица, да толков. Седня как раз явился с утра, за серебришком.
– Ну-ну? – Князь потер руки. – И о чем доложил?
– Да как обычно. Кто приезжал, кто приходил… Ондрей тоже один раз появлялся, как раз тогда, когда некие гости пожаловали.
– Что за гости?
Егор еле сдерживался, обстоятельная манера дьяка вести беседу уже начинала его раздражать, хотелось узнать все быстрее, тотчас же.
– Обычные гости, – скупо пояснил служилый. – Купец да слуги, какие в любую корчму заглядывают по пять раз на дню. Я и этих-то запомнил, потому как Ондрей, на подозрении давно бывший, с ними встречался. Купец – высок, волосы – словно лен, белесые, слова цедит надменно, да и вообще чем-то похож на благородного мужа. Зовут Тимофей, слуга его из наших, местных шпыней, красномордый Епифанко.
– А перстень? Человек твой не заметил ли, был ли у сего купца перстень? Золотой, с синим камнем.
– Про перстень человек мой ничего не говорил, да и купца-то видел мельком… А разговор подслушал!
– Вот это славно! – Вожников радостно хлопнул в ладоши. – И о чем же был разговор?
– Да ни о чем, – тут же разочаровал его дьяк. – Все больше шептались, пианица мой только и расслышал, что про круторогих коров
– Коровы, быки… Ребус, однако! – хохотнул князь. – Ничего, разгадаем и шильника Ондрея возьмем. Одноглазый Карп там при всех делах, ты так не думаешь?
– Не думаю – знаю.
– Так пришла уж пора сего Карпа и взять! Стригольники покуда – пустое, а вот другими его знакомцами – займемся! Тотчас же пошлю воинов – нечего больше ждать. Уж поговорим с Одноглазым, послушаем, что расскажет… Федор! Федя! Где ты там? Распорядись, чтоб седлали коней… Нет, сам не поеду – больно уж велика честь. Чай, воины-то и без меня справятся, да и Рыков с ними будет.
Глава шестая
Лето 1418 г. Господин Великий Новгород – Ладога
Святая, корова и бык
Воины вернулись со Славенского конца еще затемно. Отправленный с ними же пристав Михаил Рыков лично и доложил, хмуро теребя бороду, о том, что в корчме на Витковом переулке, увы, никого из живых не оказалось, лишь один мертвец – сам хозяин, Одноглазый Карп, тело которого обнаружили невдалеке от выгребной ямы.
– Зарезали? – нетерпеливо переспросил князь.
Рыков покачал головой:
– Нет, взяли стрелою из самострела. Невдалеке липы растут – вот с них. Стрелок опытный.
– Тот же, что и в Детинце?
– Где? Ах, да… может, и он.
– А питухи, слуги? – вскинул глаза Вожников. – Они-то что говорят?
– То и говорят, что никого такого во дворе не видели. Ни с луком, ни с самострелом никто и рядом не ошивался.
– Профессионал… – Егор неприязненно посмотрел на дьяка, словно бы тот был непосредственно виноват в провале.
В провале, в провале, чего уж – кто-то рубил концы, и весьма быстро, на пару – а то и больше – шагов опережая дознание. Федот со Щитной, Степанко, теперь вот – сам Одноглазый Карп, явно причастный ко всем этим убийствам, теперь уж это было ясно. Слишком многое злосчастный кабатчик знал. Иначе зачем его убирать, тем более так поспешно? Три трупа. И еще – загадочно пропавший Илмар Чухонец, доверенный человек боярина Данилы Божина, он же, скорее всего, четвертый труп, пока еще не найденный.
Теперь вряд ли кто из «шильников» сунется в корчму на Витковом. Жаль! Где их нынче искать-то? Ясно, что интересные дела в корчме происходили, жаль, агенту Рыкова не удалось толком подслушать тот разговор – про каких-то быков, коров, святую… Одноглазого, несомненно, убил кто-то из тех его собеседников – скорее всего, Ондрей или тот загадочный белокурый купец… воин. Тот самый, что много уже навредил и в Кашинском уделе? Что распространял чуму? Очень может быть, может… но тогда… тогда дела-то становятся совсем кислыми! Тогда, как говорили в древнем советском фильме «Путевка в жизнь», жигана искать надо. А кто у нас такой жиган? Права Ленка – претендентов много. И тот же Витовт, и обиженный князь московский Василий, и Тохтамышевы сыновья… Эх, знать бы наверняка, тогда б можно было составить эффективную программу ответных – и в чем-то превентивных – действий, не бороться же сразу против всех… А так, наверное, поступить и придется, коли следствие ничего не даст.