Мятеж

Посняков Андрей

– Я спрашиваю – как отсюда идти?

– Дак мимо воротной башни, потом вдоль рва, там и Воскресенская церква заметна, а уж постоялый двор – рядом, чай, не заплутаешь.

– Надеюсь, все верно сказал?

– Христом-Богом клянуся!

– Ну, благодарствую, дядько…

Опп!!!

Вытерев об траву окровавленное лезвие, молодой тать сунул нож за оплетку постолов, под онучу, и, не глядя на мертвое тело, деловито зашагал в город, к посаду. Шел таясь, но быстро, ловко – воротную башню обошел со стороны высокой церкви Святого Климента, затем свернул к

крепости, прошел вдоль рва, сворачивая к высокой, словно бы светившейся в свете полной луны церкви. Невдалеке от церкви виднелся длинный забор с воротами, а за ним – длинная гостевая изба и амбары – постоялый двор.

Подойдя к воротам, молодой душегуб несильно стукнул по доскам. Во дворе тотчас же, загремев цепью, залаял пес, а через некоторое время послышался заспанный мальчишеский голос – мол, кого принесло?

– Переночевать у вас можно ли? – вежливо попросился тать. – Я б и на сеновале, мне б и то за счастие. Денежку б тебе в руци дал.

– Денежку? – Торопливо загремел засов, левая створка ворот отворилась, и высунувшийся парнишка лет двенадцати, с растрепанной головою, босой, махнул рукой: – Заходь. А вправду денежка у тя есть ли?

– Держи!

Юный привратник с готовностью подставил ладонь и тотчас же кинул серебряную чешуйку за щеку, махнув рукой:

– Жа мшой иджы.

– Чего-чего?

Парнишка вытащил изо рта денежку:

– За мной, говорю, иди, чадо.

– Сам ты чадо! Коли поести принесешь – еще пуло получишь.

– Пуло?! Так это я враз… А не омманешь?

– А первый-то раз я тебя обманул?

– Ну-у… вона, тут, в риге, снопы… Сидай! А я живо.

Привратник вернулся быстро – с крынкой молока, краюшкой ржаного хлеба, изрядным шматком сала да пучком зеленого, только что с грядки, лука.

– Ого! – зашуршав соломой, обрадовался ночной гость. – Да тут пир целый!

– А то! Пуло где?

– Вот твое пуло… Еще серебришку хочешь?

Паренек затряс головой:

– Конечно, хочу! Спрашиваешь!

– Тогда поведай-ка мне о постояльцах, тех, кто за последние день-два-три появился.

– Да таких всего-то двое и ести! Один – худой, сутулый, ликом бел, да прыщи сведены…

– А второй? Второй!

– Второй, видать, из господ… из приказчиков. Волосы белые, как лен, усы да борода таки же. На пальцах перстни, один большой, красивый такой, золотой, с синим камушком.

– А… не знаешь, кораблями ганзейскими они интересовались?

– Почитай, цельный день на пристанях околачивались, я за рыбой бегал – видал. И еще телеги собирались нанять.

– Ну, вот тебе денежка!

Упала монетка в ладонь. Парнишка довольно засопел, улыбнулся:

– Еще чего сказать не надобно ль?

– Мне не надобно, – усмехнулся соломенный постоялец. – А вот другим… Прямо сейчас, тайком, чтоб никто не видел, разбудишь того, что с перстнем. Поклон передашь от приказчика Якоба из Любека… запомнишь?

– Якоб из Любека, – отроче повел плечом. – Что тут запоминать-то?

– Еще скажешь, что Якоб велел тебе передать, мол, корабли ганзейские до утра только достояти. Соглядатаи

кругом. Скажешь так, а дальше пускай сами думают… Говоришь, про телеги спрашивали?

– Да, нанять хотели. Так идти?

– Ах да… Вот тебе, на!

– Благодарствую… А чего ж ты сам-то не… ой, понял, понял… не хочешь, чтоб видели.

– Молодец! Сообразительный.

– А то!

– Все как надо сладишь – завтра еще деньгу. Я тебя сам найду, понял?

– Понял, ага!

– Ну, беги уже. С Богом!

Анемподист ушел в ночь, едва только служка скрылся в избе. Тенью неслышною проскользнув мимо вскинувшегося было пса, юркнул в ворота… огляделся вокруг да зашагал за город, за посад – к лесу.

Глава седьмая

Лето 1418 г. Ладога – Новгород

Час от часу не легче

– Уходят, княже, уходят!

Князь с дружиною еще не успел выехать со двора усадьбы гостеприимного боярина Василия Есифовича, как вывернувший из-за угла всадник с хрипом взвил коня на дыбы:

– Уходят!

– Кто уходит? – не понял спросонья Егор. – Куда?

– Ладьи, государь! Корабли ганзейские! Посадник наш, господин Дмитрий Федорович, срочно велел сказати.

– Понятно. – Обернувшись к боярину, Вожников махнул рукой. – Что ж, поспешим. Далеко не уйдут – я чаю, наши-то ладьи побыстрее будут.

День едва зачинался, стояло раннее утро, с росной высокой травой и белесо-голубым, едва тронутым длинными перистыми облаками, небом.

В пятиглавом соборе Святого Климента басовито ударил колокол, тут же подхваченный буйным боем с церкви Святого Георгия Победоносца и нежно-малиновым звоном храма Воскресенья Господня. Откликнулись и монастыри, их тоже было слышно – и ближний, Никольский, и считавшийся дальним Успенский.

Нежаркое еще утреннее солнышко уже наполовину показалось за холмами, зажгло светом угрюмые вершины елей и сосен, швырнуло в серую волховскую воду пригоршню сусального золота.

Пользуясь слабым попутным ветром, все три ганзейских корабля уже отошли довольно далеко, паруса «Дойной коровы» белели уже у самой излучины, дальше впереди сверкнул стеклами кормовых окон «Золотой бык», а ушедшую далеко вперед одномачтовую «Святую Бригиту» уже почти не было видно из-за деревьев – лишь самую верхушку мачты с марсовой плошадкой-гнездом.

По приказу князя ладьи ходко взяли в весла, рванули, ведомые молодецкою силой дружинников, словно торпедные катера – аж вода вскипела!

– Давайте, давайте, парни! – стоя на носу головного насада, подбадривал гребцов князь. – Постоим за Новгород и святую Софью!

Не прошло и получаса, как на «Дойной корове» уже можно стало разглядеть столпившихся на корме людишек. Уж конечно, ганзейцы давно заметили погоню, однако понимали, что здесь, на реке, от быстрых гребных судов не уйти, не такой уж и сильный был ветер, тем более на излучинах он начинал дуть совсем с другой стороны, так что требовалась смена галса – а простора для маневра нету, Волхов Седой хоть и широка река, да не море.