Мятежная дочь Рима
Шрифт:
Ну конечно. Римляне обычно прощают даже неверность, если у замужней женщины хватает ловкости и ума не выставлять ее напоказ и вести себя с достоинством, на людях неизменно демонстрируя покорность мужу. А достоинство, с точки зрения любого римлянина, — это то, что о тебе думают другие. Но самое главное — это честь.
— Стало быть, ты объяснила ей, как следует держать себя на людях?
— Естественно. Ни единого поцелуя. Ни единого объятия. Целомудрие, достоинство и покорность.
— И она приняла это без возражений?
— А когда она хоть что-то принимала без возражений? — хмыкнула Савия. — Сказала, что в супруге рассчитывает найти друга, а не повелителя. Тогда я привела ей в пример слова одного философа: «Мужчины повелевают своими женами. Мы, римляне, повелеваем этими мужчинами. А наши женщины правят нами». Потом я напомнила ей, что моральные устои должны быть незыблемы. Ведь мужчина, слишком влюбленный в собственную жену, слаб, господин.
Все это, конечно, правда. Достаточно вспомнить Антония — ведь легионы, кумиром которых он был, отвернулись от него, а почему? Из-за его безумной любви к Клеопатре. Нет, любить не запрещено, не рекомендуется лишь слишком явно демонстрировать эту любовь на людях.
— И это ее утихомирило?
— Хорошо бы, кабы так. — Видно было, что Савия прямо-таки наслаждается моими вопросами. Что ж, мой богатый опыт и тут сослужил мне службу, все женщины, что рабыни, что гордые патрицианки, просто обожают быть в центре внимания. Все они не только весьма самоуверенны, но и невероятно тщеславны.
— Все уже было готово к отъезду в Лондиниум?
— Валерия не переставала волноваться. Сочетаться браком в мае — дурная примета, а девушка была слишком нетерпелива, чтобы дожидаться, когда наступит более благоприятный июнь, поэтому она очень надеялась, что успеет выйти замуж еще в апреле. Впрочем, и Марк тоже, судя по тому, что Гальбе было приказано поторопиться с отъездом и не мешкать в пути.
— Какое впечатление произвел на вас старший трибун?
По губам Савии скользнула улыбка — улыбка истинной уроженки Рима.
— Гордый, но не в меру шумный, что в общем-то достаточно обычно для провинциала. Поскольку я не патрицианка, а всего лишь служанка, то, думаю, могу судить о нем более объективно, чем мои хозяева. Он явно наслаждался нашей тревогой и неловкостью. Это возвышало его, позволяло чувствовать себя на равных.
— Похоже, ты ему не доверяешь.
— Не совсем так. Гальба явно был опытным солдатом, прямым и честным. Он откровенно объяснил, что сопровождать нас послали именно его по одной простой причине — Марк, мол, хотел иметь время освоиться в гарнизоне, не находясь при этом в тени Гальбы, который командовал им до него. А он, дескать, не возражал, поскольку ему тоже хотелось иметь возможность познакомиться поближе с женой его нового командира.
— И ты ему поверила?
— Почему нет? Возможно, он пытался обратить ситуацию себе на пользу.
— А как Клодий принял то, что Гальба фактически стал его начальником?
— Клодий чувствовал свое превосходство над этим грубым фракийцем — разумеется, во всем, кроме воинского ранга, а фракиец, в свою очередь, чувствовал, что превосходит римлянина во всем, кроме того, что дается по праву рождения.
— Не слишком хорошее начало.
— Ну не мог же Гальба выказывать свое недовольство перед Валерией, верно? Вот он и перенес неприязнь на Клодия.
— Итак, вы двинулись на север.
— Нет. Сначала мы выехали из города. Валерию несли в носилках.
Ну конечно. Ведь в Лондиниуме, так же как и в Риме, запрещено ездить верхом. Слишком много навоза и постоянные несчастные случаи.
— И какой был эскорт?
— Восемь кавалеристов. Клодий объяснил нам, что это контуберния, иначе говоря, отряд солдат, который может разместиться в одной палатке. На то время, что мы были в городе, они ночевали в местной казарме, в северо-западной части города, а потом ожидали нашего появления в цирке. Клибурний, богатый торговец, получил высокую должность, на которой куда удобнее воровать, чем на прежней, вот он и решил потешить своих приверженцев, устроив для них игры.
Я решил пропустить ее циничное замечание мимо ушей. В конце концов, коррупция, пустившая корни среди римских властей, давным-давно стала уже притчей во языцех. Воровство и взяточничество неистребимы, поскольку такова уж человеческая натура, и они начинают принимать угрожающие размеры. А вероломство бриттов уже успело войти в поговорку, так же как хитрость и коварство египтян и надменность греков. К тому же любой выбранный на высокую должность просто обязан был позаботиться о шайке своих прихлебателей. И все же на самом деле Лондиниум не так плох, как о нем говорят. Улицы его прямее и шире, чем в Риме, да и перенаселенности такой нет. Из городских фонтанов широкой водой бьет вода, которую может беспрепятственно брать кто угодно — в отличие от столицы нашей империи, где многочисленные банды взяли в свои руки контроль над подачей воды в город. А сточные канавы здесь настолько широки и промываются так обильно, что вони от мусора и нечистот практически не чувствуется. Правда, двери в бани закрыты — впрочем, скорее всего в здешнем климате это единственный способ сохранить тепло.
— Всем солдатам до смерти хотелось увидеть на арене Криспа, — продолжала Савия, — и еще посмотреть состязания колесниц, которые должны были состояться снаружи. Но поскольку дата свадьбы была уже намечена, для этого совершенно не оставалось времени. И Гальба, поразмыслив, велел солдатам ждать его возле цирка — это давало его людям пусть крохотный, но все-таки шанс полюбоваться диковинными зверями и увидеть колесницы. А заодно привело к неприятностям со слоном.
— Со слоном? — удивился я.
— Мы уже чуть ли не за полмили слышали, как он трубит. Клибурний велел своим рабам дразнить его, разъяренный слон ревел, и рев его напоминал жителям Лондиниума о состязаниях. Слон был прикован к столбу цепью, а люди Гальбы забавы ради дергали эту цепь да еще вдобавок тыкали несчастного зверя остриями своих копий. Валерия, всегда питавшая слабость к животным, выпрыгнула из носилок и потребовала, чтобы они немедленно прекратили. И тут слон бросился на нее.
Я поднял бровь.
— Каким-то непонятным образом ему удалось высвободиться, и Валерия, припертая к стене, очутилась в ловушке. Мы, конечно, перепугались, но в следующее мгновение рядом с ней оказался Гальба. В руке у него был факел, и он бросился вперед, закрыв собой Валерию.
— Мне как-то раз довелось видеть, как разъяренный слон убил человека, — пробормотал я, вспомнив один жуткий случай и неистовство, в которое впал слон. Никто и глазом не успел моргнуть, как его несчастная жертва превратилась в какое-то кровавое месиво. — Твоя госпожа поступила весьма опрометчиво.
— Просто у нее доброе сердце.
— А этот Гальба оказался храбрецом.
— Мне тоже так показалось.
— Показалось?
— Ну, потом у Клодия возникли некоторые подозрения. Например, почему это слон вырвался на свободу как раз в этот момент? Откуда у Гальбы под рукой оказался факел? Очень кстати, ты не находишь? Тогда мы просто отмахнулись, решив, что им движет обычная ревность, но теперь, оглядываясь назад…