Мятежное православие
Шрифт:
А понеже, между прочими вседражайшаго вашего императорского величества родителя блаженный и вечныя славы достойныя памяти государя императора Петра Великаго правами, жестокия казни хулителем закона и Веры чинить повелевающими, Военнаго Артикула главы 18, 149 пунктом таковых пашквилей сочинителей наказывать, а пашквильныя писма чрез палача под виселицею жечь узаконено. — Того ради со оных пашквилев всеподданнейше вашему императорскому величеству подносит Синод копии (так!) и всенижайше просит, чтоб ваше императорское величество, яко Богом данная и истинная Церкви и Веры святой и духовному чину защитница, высочайшим своим указом таковыя соблазнительный и ругательный пашквили истребить и публично сжечь, и впредь то чинить запретить, и означеннаго Ломоносова, для надлежащаго в том увещания и исправления,
Вашего императорскаго величества всепокорные рабы и богомольцы:
Смиренный Сильвестр архиепископ С.-Петербургский.
Смиренный Димитрий епископ Рязанский.
Смиренный Амвросий епископ Переславский.
Смиренный Варлаам архимандрит Донской.
Марта 6-го дня 1757 года»{148}.
Пока слезная мольба обиженных членов Синода добиралась до императрицы, Ломоносов сочинил новый «пашквиль», высмеяв синодальный суд. В «Гимне бороде за суд» описывается, как уязвленные сатирой бороды жалуются главной бороде, что
Брадоборец неотложно Говорит, что есть безбожно Почитать наши чины Тем, что мы не крещены…
Выслушав все жалобы, славная борода разъярилась:
Борода над бородами, С плачем к стаду обратись, Осеняла всех крестами И кричала разсердясь: «Становитесь все рядами, Вейтесь, бороды, кнутами, Бейте ими сатану; Сам ево я прокляну!»Угроза церковного проклятия вызывает у Ломоносова насмешку: он прекрасно знает, что духовное ведомство несамостоятельно и ничего не может предпринять в отношении Академии наук без высочайшего соизволения. Фантасмагорическая картина заседания Синода в «Гимне бороде за суд» отражает, скорее, представление об общественной опасности людей, ценность которых выражается лишь длиной бороды:
О, какой же крик раздался От бород сердитых тут; Ус с усом там в плеть свивался, Борода з брадою в кнут; Тамо сеть из них готовят, Брадоборца чем уловят; Злобно потащат на суд И усами засекут!К счастью, засечь Ломоносова «усами» не удалось. Мы не знаем всех обстоятельств придворной борьбы вокруг антинаучных инициатив Синода, но результат ее известен. На этот раз Михаил Васильевич победил. Именного указа императрицы, запрещающего писать «как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном», издано не было. Синоду не удалось запретить распространение уже изданных книг с изложением гелиоцентрической теории. Не удалось «бородам» и заполучить в свои руки «брадоборца».
Позиция Ломоносова оказалась слишком прочной. Как раз в это время ему удалось фактически отстранить от управления Академией своего старого врага И.Д. Шумахера. За пять дней до подачи синодальной жалобы Ломоносову и Тауберту был вручен ордер президента Академии наук Кирилла Григорьевича Разумовского (подписанный еще 13 февраля) о введении их в управление академической Канцелярией, «дабы в отсутствии моем, — писал президент, — в случае иногда болезни г. статского советника Шумахера или иного приключения, которому он по дряхлости и старости лет своих (Шумахеру было 66 лет. — А.Б.) подвержен быть может, Канцелярия академическая праздна не осталась… и над всеми академическими делами могло быть всегдашнее доброе смотрение»{149}.
Вопреки нападкам духовенства, в феврале 1757 года типография Московского университета начала новое издание Собрания сочинений М.В. Ломоносова. Хорошо задуманная атака на Михаила Васильевича в литературе — путем распространения своего рода контрсатиры — тоже не вполне удалась. Духовенство пыталось пустить по рукам анонимные письма против Ломоносова и пародию на его сатиру под заглавием: «Переодетая борода или гимн пьяной голове». Эти сочинения, подписанные вымышленным именем «Христофор Зубницкий» из Колмогор, даже пытались напечатать в академических «Ежемесячных сочинениях» (надеясь на неприязнь ряда ученых к Ломоносову).
Автор пасквилей — талантливый и весьма жестокий рязанский епископ Дмитрий Сеченов — с помощью В.К. Тредиаковского собрал, как сейчас сказали бы, весь «компромат» на академика, включая даже ошибку Ломоносова в анализе рудных образцов и появление отрицательной рецензии на его труды в Commentarii (Лейпциг, 1752). Хорошо знакомый с Михаилом Васильевичем выпускник Московской славяно-греко-латинской академии, Дмитрий усердно поливал своего бывшего коллегу грязью, обвиняя его в пьянстве, корыстолюбии, самонадеянности, хвастовстве, необразованности и наглости.
С хмелю безобразен телом И всегда в уме незрелом Ты, преподло быв рожден, Хоть чинами и почтен,— писал автор пасквилей, довольно ловко используя форму «Гимна бороде»:
Не напрасно он дерзает; Пользу в том свою считает, Чтоб обманом век прожить, Общество чтоб обольстить Либо мозаиком ложным, Либо бисером подложным(намек на предполагаемые выгоды от строившейся Ломоносовым стеклянной фабрики в Усть-Рыбицах). Впрочем, Христофор Зубницкий довольно вульгарен; он никак не может отойти от темы выпивки (в пристрастии к которой епископ Дмитрий сам жаловался на себя в проповедях). Для него характерны обращения типа: «пьяный рыболов», «твоя хмельная рожа», «ввек с свиньями почивай» и т.п.
И на твой раздутый зрак Правей харкнуть может всяк— вот образец красноречия, представленный служащим духовного ведомства.
«Поверьте, — писал пасквилянт, — что он столько подл духом, столько высокомерен мыслями, столько хвастлив на речах, что нет такой низости, которой бы не предпринял ради своего малейшего интересу, например для чарки вина». «Он, — говорилось про великого русского ученого, — всегда за лучшие и важнейшие свои почитает являемые в мир откровения, которыми не только никакой пользы отечеству не приносит, но еще, напротив того, вред и убыток, употребляя на оные немалые казенные расходы, а напоследок вместо чаемыя похвалы и удивления от ученых мужей заслуживая хулу и поругание, чему свидетелем быть могут “Лейпцигские комментарии”». Короче, Ломоносов гордится, «сребро сыскав в дерьме».
В XVIII столетии подлые писания епископа не имели успеха, в отличие от ответной эпиграммы Ломоносова Зубницкому:
Безбожник и ханжа, подметных писем враль! Твой мерзкий склад давно и смех нам и печаль: Печаль, что ты язык российской развращаешь, А смех, что ты тем злом затмить достойных чаешь. Наплюем мы на срам твоих поганых врак: Уже за 20 лет ты записной дурак… Хоть ложной святостью ты бородой скрывался, Пробил (то есть Честный. — А.Б.), на злость твою взирая, улыбался: Учения ево, и чести, и труда, Не можешь повредить ни ты, ни борода{150}.