Мятежный дом
Шрифт:
Дику не хотелось, смертельно не хотелось хоть как-то привлекать к себе хоть чье-то внимание. И, говоря начистоту — вообще не хотелось двигаться с насиженного места и тащить куда-то эти коробки только потому, что бабке жаль пятнадцати сэн на тележку. Но она торчала в проходе, перетаскивая одну коробку за другой, об нее и ее груз спотыкались, ее ругали, она огрызалась — и чем дальше, тем отвратительней Дику была вся эта картина. Может быть, ей и помог бы кто-нибудь другой, но она была неопрятна, сварлива и, по всей видимости, беспросветно глупа.
Дик,
От бабки несло каким-то дешевым одеколоном и тем особым запахом старого тела, который Дик помнил еще с подземных пещер возле Аратты.
— Ну наконец-то! — обрадовалась она, видимо, приняв Дика за кого-то, кто должен был встречать ее. — Эй, а ты кто такой? Тебя Ишан прислал, что ли?
— Да, — соврал Дик, чтобы не тратить времени на объяснения. — Что там у вас?
Коробки были не такими уж тяжелыми — килограмм по двадцать. Для молодого человека, конечно, а не для старой женщины. Дик взял первую, рванул, подсел, вскинул на плечо…
— Осторожней-осторожней! — раскудахталась бабка. — Яйца не подави!
Донесу до первого же свободного гравикарта, решил Дик, погружу, дам ей пятнадцать сэн — и пусть сама катит…
Он сгрузил свою ношу у платформы с картами и пошел за следующей коробкой. Главное сейчас было выдернуть старушенцию с прохода, чтобы не мешать людям…
Взял вторую коробку. Браслет на руке завибрировал, но Дик двигался размеренно и дышал ровно — так что вибрация прекратилась. Когда он донес четвертую, она снова началась, но теперь уже можно было отдохнуть. За прошедшие дни он научился чередовать напряжение и расслабление так, чтобы до инъекции не доводить — слишком уж вареным он делался после. Конечно, это не всегда было возможно — он вспомнил Моро. И Шану. Но если не позволять захватить себя врасплох…
— На вот, вытрись, — сказала старушенция, протягивая салфетку. Резкий синтетический запах дешевого ароматизатора чуть не вызвал чих, но Дик и в самом деле вспотел, так что воспользовался старушкиным предложением.
— Ну, и где же этот Ишан? — ворчливо прокудахтала бабка. — Тебя-то он послал, а сам-то…
— Не знаю, — сказал Дик, комкая в ладони одуряюще пахучую салфетку. И какие цветы так пахнут? Ядовитые, наверное. — Меня никто не посылал. Я просто увидел, что если вы с прохода не уберетесь — вас затопчут. И решил помочь.
— Ты что это, подзаработать думал? Так у меня денег нет, сахарный мой. И не проси.
«Сдались мне ваши деньги» — хотел было огрызнуться Дик, но тело почему-то не послушалось: одеревеневшие челюсти вдруг начали растягиваться сами собой, как в зевке, голова запрокинулась назад и спина выгнулась. Его словно сковали, он не мог шевельнуться — а когда попытался, то просто упал.
Он слышал над собой вопли старушки, которая ругала кого-то — ах вы ленивые скоты, небось пиво пили, а тут мальчик надорвался, мне помогая — но не мог повернуть головы, видел только ботинки, и чувствовал жгучий стыд за то, что попался так глупо. И еще — что сейчас не сумеет покончить с собой, чтобы не выдать Ройе, Пауля и остальных.
Или сумеет? Он высунул язык и попробовал сомкнуть челюсти. Они не слушались — но если перевернуться и упасть так, чтоб зубы сомкнулись…
— Ах, он себе может язык откусить! — всполошилась резко поумневшая старушка. Дик ощутил во рту ее пальцы — странно жесткие для такой старой женщины, с каким-то гадким медным привкусом… а потом его подняли на руки и положили на тележку поверх коробок, а потом он уже совсем ничего не видел,
— И вы не догадались, — проговорил Ройе, — ни свернуть башку этому синоби, ни скрутить своего Апостола и вернуть сюда?
Дайто, Скимитар и Фламберг только ниже склонились к полу.
— Вы свободные люди, — сказал Ройе, — и поэтому я презираю вас. Оставайся вы, как прежде, рабами, к вам бы никаких претензий не было. Но среди свободных людей принято презирать тех, кто бросает друга в беде.
— Ты забыл, — сказала Карин, — что они еще не знают дружбы. Особенно дружбы с вышестоящими — а Тэнконин, то есть Дик, для них безусловно вышестоящий. Они не понимают, насколько он молод — даже по меркам гемов.
— Как можно не понимать таких очевидных вещей? — Ройе повернулся к морлокам. — Вы знали, что ему всего шестнадцать? Что он моложе любого из вас, здоровенные лбы, и когти у него мягкие?
— Мы знали, — сказал Дайто. — Но тэнконин-сама… не такой, как все люди. Он посланник Бога.
— Кто тебе это сказал? — Ройе как можно презрительней фыркнул. — Азур? Который обманул вас всех?
Он замолчал, не зная, что сказать еще. Будь это люди, он знал бы. Будь это гемы-рабы, он знал бы. А что сказать свободным морлокам — он понятия не имел.
— Проваливайте, — сказал он наконец. — Видеть вас не желаю.
— Как господин накажет нас? — Скимитар осмелился поднять глаза.
— Никак, — Ройе отвернулся. — Возвращайтесь в казарму и ждите своей смены, чтобы заступить на караул. Думайте о том, что ваш Тэнконин сейчас в руках врагов. Думайте о том, что с ним сделали в прошлый раз и что сделают в этот. У свободных людей это называется — совесть.
— Независимо от того, что с ними делать, — сказала Карин, когда закрылась дверь. — Северин должен ехать сейчас.
— Это чтобы представить нашу версию событий раньше, чем свою представят синоби? — Северин поморщился.
— Да, — сказал Ройе. — Мы ищем мальчика и надеемся, что он появится сегодня или завтра у кого-то из наших друзей, но мы не можем исключать того, что он уже в их руках.
— Несмотря на все свои аболиционистские убеждения, — Огата переплел пальцы над столом и хрустнул ими, прекрасно зная, что Ройе и Карин этот его жест раздражает, — …я почему-то хочу придушить эту троицу морлоков.