Мятежный дом
Шрифт:
— Он не должен быть ей своим, — отрезал Ройе. — И никогда не был ей своим. Он был человеком Бона, теперь он человек Шнайдеров, а для синоби это недопустимо. Синоби лояльны не какому-то отдельному клану, а Дому Рива. Теперь у Ли есть официальный повод ликвидировать агента Шнайдера руками самого Шнайдера. Я разъяснил, кто кому свой?
— А я спрашивал не об этом! Я спрашивал — так правильно? Вы бы так поступили?
— В ситуации Ли? Пожалуй, нет. Я бы пристрелил его сам.
— Ну так чего вы после этого удивляетесь, что я вам не доверяю?
— Да потому что между вашими случаями дистанция измеряется парсеками! И твой случай нельзя
— Да ну?! А я думаю, что эта дистанция — вот, — Дик показал крохотный зазор между пальцами. — Лорел Шнайдер не вовремя понесло гулять, а так был бы я сейчас там же.
— Где ты был бы, — Ройе голосом подчеркнул «бы». Жирно так подчеркнул, двумя чертами. — Не имеет никакого значения. Имеет значение только то, что произошло реально. А в реальности он предался безумию, а ты — нет. Поэтому с тобой я буду работать и буду тебе доверять, когда ты придешь в себя, а с ним буду разговаривать только через прицел.
— Вы напутали, — Дик почувствовал, как под языком начинает скапливаться какая-то горечь. — Это как раз я предался безумию. А он вовсе даже наоборот — обратился… к разуму.
— Ни на секунду, — сквозь зубы сказал Ройе, — он не обращался к разуму. Все наши ценности он принимает только потому, что отвергнуть их означало бы признать, что его просто сломали силой. А так он может считать, что выбрал истину. Ну, ему пытки помогли ее выбрать. Намного красивее и вполне по-ортодоксально-христиански.
— Это, последнее… вы не подумав сказали, или специально хотели меня обидеть?
— Да примерно так же, как ты ляпнул, что у нас была сделка, и сверх нее я ничего тебе не обязан. Может, не очень продуманно, но вполне искренне.
Дальнейший путь до навеги они проделали в полном молчании. Да и о чем было теперь говорить.
…Дик услышал жалобный хруст и понял, что, кажется, раздавил визор. Поднял руку к глазам — точно, поперек визора пошла трещина. Включил прибор — так и есть, стереоскопическое изображение пошло в лес… Читать теперь придется одним глазом, и Шана ругаться будет…
И с Шаной получилось нехорошо. До того дошло, что Хельга однажды вызвала Дика и сделала ему втык: дескать, девочка о тебе убивается, бросила дом, на навегу нанялась ради тебя, можно хотя б не рычать на нее иногда? Хельге ведь не объяснишь, что девочка не убивается, а задание выполняет и легенду отрабатывает. Ройе был хоть отчасти, да прав: военнопленные до судорог ненавидели синоби — большей части из них пришлось пройти через руки доброй бабушки Ли и ее подчиненных. Может, Шану и не убили бы — но жизнь ей устроили бы веселую, это точно.
Помимо эколога госпожи Тэкке и Шаны, в команде «Юрате» имелась еще одна вавилонянка: Ариэль Шиман. Как заложница, она, конечно, не имела никакой ценности, но когда Ройе предложил переправить ее домой, она резко отказалась. Хельга не возражала оставить ее в экипаже, а на вопрос Ройе, что же так, девушка ответила исчерпывающе: «А меня здесь никто не зовет плоскозадой сукой».
Помощник эколога на «Юрате» уже имелся, так что Дик сделался просто палубным рабочим. С одной стороны это было хорошо — оказаться в подчинении госпожи Тэкке он не хотел бы. Госпожа Тэкке была глупа. Нет, не настолько, чтобы, как выражается Ройе, ложку мимо рта проносить — но интеллектом не блистала, и это мягко говоря. Она была, в общем, доброй теткой, но доброта ее была ограничена кругом «своих» — то есть, вавилонян, среди которых она числила Дика. Человек более проницательный скоро понял бы, что к чему (Дик не обольщался насчет своих актерских способностей), но не госпожа Тэкке. Она не интересовалась никем, кроме себя, в любом разговоре переходила на свою персону, и это, конечно, сильно облегчало Дику жизнь. Конечно, было неприятно выслушивать ее замечания об имперских пленных — не проходило дня, чтобы она не прошлась на чей-то счет. Дик впервые повстречал вавилонянку, которая с такой горячностью верила, что не просто вавилонские догматы (которые при этом не д о лжно считать догматами) лучше имперских, но и сами вавилоняне по такому случаю лучше имперцев. И она была свято убеждена, что по такому случаю вавилоняне на «Юрате» должны держаться вместе и поменьше якшаться с пленными. Нет, определенно он был рад, что не нужно работать под ее началом.
Но с другой стороны, это означало все время работать бок о бок с Шаной и быть объектом постоянных добродушных насмешек всего экипажа. Даже о Пауля Ройе с Хельгой, кажется, столько не чесали языки. И тем более обидно все это было, что напоминало те дни на борту «Паломника», в другой жизни, когда они с Бет… Нет, не стоило даже вспоминать о Бет. Эта ситуация была злой пародией на ту. Начиная с того, что Дик теперь вожделел к Шане не больше, чем к радарной мачте, и заканчивая тем, что сама Шана всего лишь выполняла задание. И при этом при всем — получать нагоняй от Хельги за слишком, вишь ты, жестокое обращение с влюбленной девой!
Нет худа без добра, понял он, пристраивая раздавленный визор на тумбочку. По крайней мере, здесь, в больнице Шана изображает его сестру. Лучше быть холодным братом, чем жестоким кавалером…
Он сунул руку за пазуху и положил на грудь, туда, где бьется сердце. Послезавтра доктор Ройе устранит неполадку в этом механизме, и Дик снова будет как новенький. Винтик приведут в порядок, и Ли найдет ему место в своей машине.
Дик вспомнил Нуарэ. Его внутренности, блеснувшие в длинной ране.
«Почему ты дрался так плохо? Почему не убил меня?»
Лорд Августин совершил побег из поместья Моро, руководствуясь в первую очередь любопытством: работает ли и в самом деле «правило правой руки» или же это просто курьез?
Конечно, он помнил, что правило «правой руки» работает безупречно только в односвязных лабиринтах, то есть, таких, где нет отдельно стоящих стен, не соединенных с другими стенами. Лабиринт под манором был естественного происхождения — а значит, скорее всего, многосвязным. В многосвязных лабиринтах работает алгоритм Люка. Чтобы прибегнуть к алгоритму Люка, если правило правой руки подведет, лорд Гус прихватил светящийся маркер.
Во вторую очередь лорда Гуса толкало на подвиги унизительное ощущение собственного бессилия. Он, взрослый мужчина, безвылазно и безвольно сидит в плену, в то время как совсем юный мальчик где-то там продолжает борьбу, и даже Констанс нашла себе занятие — стала изучать гемский язык и перетянула на себя часть хозяйства манора. Какое-то время лорду Августину удавалось укрыться от этой мрачной реальности в научных изысканиях, развлечься своей собственной умозрительной охотой на «двойного левиафана» — занятие дьявольски интересное и обещавшее новые открытия в физике сингулярности. Но настал момент, когда его разум запнулся, расчеты перестали сходиться, ряды уравнений утратили стройность и доказательства посыпались, обрушивая друг друга.