Мятежный дом
Шрифт:
— Потом удивлялись — почему у нас не хватило терпения дождаться свадьбы и рождения официального наследника, чтобы заключить М-брак? — Леев зажмурился.
— Вы не могли лгать сами себе, — сказала Бет. — Я это понимаю. Ох, как я это понимаю…
— Да, мы не могли… — Леев покачал головой. — И мы попытались бежать. Это казалось хорошим планом — обставить все так, будто мы улетели на Тайрос, а самим залечь на дно в Пещерах Диса, и отлететь, когда поиски утихнут… Мы думали, полгода — достаточный срок. Но оказалось — нет. Нас взяли в космопорте
— Почему вы не выждали дольше?
— Деньги, которые я смог скопить, а Минна — украсть, подходили к концу. Нужно было решаться и улетать. Так тяжело думать потом, что можно было поступить так или иначе, найти другой путь, выбрать другой маршрут…
— Не надо! — Бет ткнулась головой в плечо старика.
— Хорошо, я не буду, — Леев приобнял ее.
— Вы собирались лететь… Значит, тогда у вас не было клаустрофобии?
— Не было. Появилась после заключения. Седрик Дэвин был хорошим человеком, но если бы после всего, что я сделал, он не заставил меня страдать…
— Он потерял бы лицо, — Бет на секунду болезненно оскалилась. Как это было знакомо и тошно. — А Минна умерла вскоре после рождения отца. Она…?
— Ей пришлось покончить с собой.
Бет изучала законы Анзудского Соглашения, общие для всего Вавилона, и запутанные кодексы дома Рива — но не могла среди них припомнить такого, который карал бы за адюльтер смертью. Минну Бон погубил не закон, а обычай. И Бет знала, что это за обычай.
— Имперцы говорят, что для нас, вавилонян, нет ничего святого. И это правда — по меньшей мере, в отношении вашего понимания святости. Но если отбросить догму и говорить просто о вещах почти нерушимых, неприкосновенных…
— Я знаю. Сделка.
— Соглашение, — Леев скорее поправил, чем дополнил. — Между ним и Клятвой — полшага. То, на чем стоит общество. Я догадываюсь, о чем вы думаете — вавилонское общество грубо растоптало любовь. Прошу вас, отриньте романтику. Мы знали цену своему счастью — продолжение вражды, страдание и смерть близких нам людей. И мы согласились на эту цену. Мы преступники, а не жертвы, сеу Элисабет. Наше наказание было заслуженным.
— А наказание Экхарта? — Это был выстрел наугад, но попал он в самое яблочко.
— Это мы обрекли его.
— Чушь! Никто из вас не заставлял клан вменять ему вину родителей и избавляться от него, сдавая в синоби! Они сделали это только лишь по собственной воле.
— Может быть… именно это сделало Экхарта тем, кем он стал, — Леев опустил голову.
— Вы знали его хоть немного? Или на вас он тоже затаил обиду?
— Нет-нет… ребенком он не мог меня знать — я был в заключении. Я тоже мог бы покончить с собой, но не хотел умирать в неизвестности — а мне никто ничего не говорил. Когда выпустили, пришлось думать о том, как выжить. Меня взяли в клан Сога, на Биакко, и я долго потом не мог выбраться оттуда. Я уже знал, что мальчика отдали в синоби. Мы встретились, когда он стал юношей. Несколько раз. Он… не винил меня ни в чем.
— Он был очень умным человеком, — Бет мяла край шали. — И наверняка понимал, что кланы, которые действительно хотят покончить с враждой, могут заключить мир и без символического брака.
— Вы тоже умны, но многого не знаете, — улыбнулся Леев. — Прошлое дома Рива — пиратское прошлое, с этим ничего не поделаешь. Эти браки никак не символичны. Они должны дать потомство, много потомства, которое будет кровной родней обеим сторонам, чтобы оба клана рано или поздно возглавили братья или сестры. Так постепенно кланы сливаются, люди Дома Рива по-новому осознают свою общность.
— Как забавно, — Бет хмыкнула. — Сначала Вавилон объявил ложью, что люди должны любить друг друга просто так. О, это слишком тяжело — давайте просто уменьшать боль и умножать радость. Но если это так просто — почему история моей семьи — сплошная боль?
— Так ли уж и сплошная? — грустно улыбнулся Леев.
Бет вздохнула. Ей трудно было судить — сейчас детство с момента удочерения до расставания с мамой — Констанс, а не Лорел! — представлялось ей одним солнечным днем. Нет, она прекрасно помнила моменты отчуждения, холодности, неприятия со стороны родичей лорда Якоба, школьные трудности, но… все это казалось таким мелким сейчас! И, во всяком случае, ни в одном сундуке не завалялось никаких мрачных тайн.
— Вы знаете, что у вас есть еще внук? — сказала она вместо ответа.
— Да, Рин Огата. Славный мальчик, очень замкнутый.
— История повторилась, да?
— Лишь в той степени, в какой ее хотели повторить. Экхарт связывался только со свободными женщинами. Одна из них таким образом отомстила ему за охлаждение.
— Я очень рада, что вы приехали… Может быть… я поищу более удобное помещение и вы погостите подольше?
— Нет, спасибо, — Леев нервно поднялся и прошелся от куста к кусту. — Я же говорил, что не люблю Шнайдеров.
— За что?
Леев оглянулся.
— Я неверно выразился. Я… вообще не люблю людей. Особенно тех, у кого власть. В данном случае она у Шнайдеров.
— Вам не нравится… политика тайсёгуна?
— Мне не нравится, что тайсёгун пользуется тем, что должно принадлежать Солнцу.
Бет слегка опешила. И много таких? Хмм, да кто же в открытую скажет это ей? Только официально психованный дедушка, с которого спроса нет. Но не здесь, где у каждого куста уши.
— Если… вам неприятно бывать здесь… то, может быть, я когда-нибудь приеду к вам, на Биакко? Там… красиво?
Леев усмехнулся.
— Если вам нравится большая голая скала, терзаемая ветрами… Да, там бывает красиво.
— Я думаю… вы много делаете для того, чтобы превратить эту скалу в пригодное для жизни место, — подбодрила дедушку Бет.
— Вы очень высоко оцениваете меня, не зная, — Леев снова подошел к скамейке и взял ее руку. — Конечно, приезжайте. В любое время.
— Спасибо, — Бет тоже встала. — Я извлекла из нашей встречи очень полезный урок. До свидания… дедушка.