Мятежный Процион

Ливадный Андрей Львович

Видимость порой падала до пяти-шести метров, и тогда на помощь приходили сканирующие системы: их показания дополняли визуальную картину окружающего, обозначая невидимые невооружённым взглядом препятствия.

«Какие зловещие, нереальные краски…» — невольно подумалось Мари.

Повсюду, куда ни глянь, царили багровые сумерки, серебристые побеги фантастической растительности образовывали настоящие заросли — колонии микромашин бурно развивались на богатых металлами наплывах остывших лавовых полей, высокая температура окружающей среды являлась достаточным источником энергии, а свет им вовсе не был нужен, он лишь ложился причудливыми бликами

на металлизированные заросли, выделяя среди похожих на кораллы структур продолговатые наросты вызревающих «семенных» утолщений.

Царство огня, металла и сервомеханизмов.

Первый виток стихийной эволюции не обладающих разумом механических форм.

За две недели пути среди предгорий группы извергающихся вулканов в зоне эффективного сканирования не было замечено ни одного андроида — человекоподобные машины с биологическими компонентами памяти попросту не могли здесь существовать, так как нуждались в кислороде и питательных веществах.

Чем ближе продвигался вездеход к предсказанной путём долгих изысканий и вычислений зоне массовой посадки разделившихся модулей колониального транспорта, тем больше разнообразных форм примитивных исполнительных механизмов встречалось на пути.

Порой Яну, Мари и Дрейку всерьёз начинало казаться, что вездеход попал на иную планету, где шла таинственная эволюция механических форм: чаще всего машины образовывали сообщества, они добывали необходимые ресурсы, оставляя после себя тёмные, прямоугольные провалы выработок, несколько раз в зоне разрешающей способности локационных систем проплывали контуры построек — это были перерабатывающие и производственные цеха, возведённые машинами для воспроизводства себе подобных.

Помимо зарослей металлизированных растений и похожих на механические муравейники промышленных зон на пути следования попадались и иные, чрезвычайно опасные сообщества машин, которые не добывали полезных ископаемых, не участвовали в их переработке, а кочевали по сумеречному пространству, совершая набеги на промышленные комплексы, силой отбирая необходимые для самоподдержания ресурсы и комплектующие.

Естественно, что производственные анклавы механизмов не приветствовали мародёров, — став свидетелями двух ожесточённых схваток между разными формами «одичавших» машин, два человека и сопровождавший их андроид смогли воочию убедиться, что у механизмов по-прежнему чётко прослеживалась специализация — одни добывали руду, другие трудились в цехах, третьи охраняли производства от набегов кочующих механоформ.

Иногда среди сюрреалистического пространства возникали знакомые очертания сегментов «Европы». Все они в той или иной степени пострадали от агрессивных условий внешней среды и непрекращающейся ни на минуту конкуренции между разнообразными анклавами машин.

Борьба… Извечная борьба начинается там, где появляются хотя бы малые частицы жизни, способные воспроизводить себе подобных.

От картин, что прорисовывали сканеры в серой мгле на фоне бесконечной ирреальной метели, бросало в озноб.

Что знали мы о планете, которую наивно считали своей, взирая на далёкие пустыни с вершин зелёных холмов?

Мари не пугал вид вулканов, стихии виделись ей опасными, но понятными, а вот серебристые заросли и снующие среди отвалов переработанной породы механизмы казались чем-то пугающим, несущим в себе неизвестное начало.

Мы должны найти способ обуздать их. Иначе, рано или поздно, они заполонят всю планету…

«А может, так и должно случиться? —

промелькнула в сознании шальная мысль. — Разве не из такой примитивной, жестокой, не признающей правил борьбы за существование на Земле появились первые растения, животные и, наконец, люди?»

«Нелепые аналогии…» — подумала Мари, отгоняя жутковатое видение. Вокруг и так с избытком хватало впечатлений, чтобы держать в напряжении не только её и Яна, даже Дрейк чувствовал себя неуютно, хотя именно его пояснения относительно окружающего фрагмента реальности звучали наиболее полно и убедительно, внося долю успокоения в души людей.

Вот и сейчас, закончив работать со сканерами, он поднялся из кресла, прошёл по узкому проходу, мельком взглянул на контрольные мониторы боевых систем, введённых в полуавтоматический режим, и, не заметив ничего тревожного в показаниях датчиков, заглянул в водительский отсек:

— Ян, Мари, кто-нибудь желает кофе?

— Я не откажусь, — не поворачиваясь, ответил Ковальский, занятый управлением машиной.

Мари просто кивнула. Она уже давно не замечала, что относится к Энтони, как к человеку.

А вот он замечал.

Чувство вины перед людьми за время многомесячных скитаний постепенно притупилось, и, как ни парадоксально, на его место пришла привязанность. Не привычка, не программное веление служить, а искренняя привязанность.

Поначалу Дрейк опасался осознанного чувства, пытался найти какой-то программный подвох, подталкивающий его сознание к повиновению, но нет, тревога была напрасной. Он не терял ни чувства собственного достоинства, ни моральной свободы, скорее наоборот — честные отношения, открытая приязнь делали его сильнее, словно внутри накапливался некий потенциал энергии, которую не обнаружишь ни одним сканером.

Уверенность. Люди называли это уверенностью в завтрашнем дне. Энтони постепенно начал чувствовать, что Мари и Ян не предадут его, не прогонят прочь, не посмотрят косо без причины.

Ничего подобного он не испытывал ранее.

Даже дружеские взаимоотношения с Оулом, заново переосмысленные на досуге, сохранили в памяти чувство постоянной настороженности.

С Яном и Мари всё происходило иначе.

Он научился понимать людей, не делать скоропалительных выводов из эмоций, направленных не на него лично. Например, осунувшееся, настороженное лицо Яна не соответствовало внутреннему миру Ковальского. Да, он мог прикрикнуть, даже отпустить нелестное замечание по поводу какой-нибудь явной оплошности Дрейка, но проходила минута, и колючий взгляд оттаивал, в нём вновь читалась усмешка, и, проходя мимо андроида, Ян запросто мог присесть на корточки или протянуть ладонь со словами:

— Ну что, Энтони, проехали? Извини, погорячился.

Они были честны друг перед другом, вот откуда в сознании Дрейка постепенно росло и крепло чувство уверенности.

Он понимал, что Ян и Мари — это ещё не человечество, но они научили его главному: открытости, своим примером день ото дня убеждая, что жить без страха, без фальши и натянутости намного проще, и от этого становишься лишь сильнее…

Достаточно необычные мысли для андроида, но от них никуда не спрячешься, перед Энтони открывалась новая реальность, в которой, кроме пугающей враждебности тысяч разнообразнейших механоформ, существовали они — Мари и Ян, воспринимавшие его как равного, нуждавшиеся в помощи Дрейка так же, как и он нуждался в них.