Мятущийся дон Гамлет, принц Датский
Шрифт:
Панталоне. Нет, на подмостках Италии произнести это было бы нельзя.
Скарамуцца. Дело в том, что там командуем мы, мужчины. А где командуют и философствуют женщины, там любовь более бесстыдна.
Донна Гильельма. Такая девочка, как Коломбина, не должна бы говорить этих вещей. Я не знаю, почему мы не представляем «Дона Гайфероса». Там тоже умирает король-рогоносец. Но женщина говорит ему другие вещи, и чувство там есть настоящее, и похороны торжественные, Мелизанда в благородном трауре рыдает у окна.
Декламирует:
«Прощай, слава латинских воинов, пахнущая душицей борода, руки в мягких кожаных
По одной из лестниц спускается Гамлет.
Гамлет. Буон джорно [3] ! Добрый день, друзья! Кто здесь спрашивает у смерти о юности великих королей? Любой король, едва родившись, уже старик. Короли, скажу вам по секрету, не спят. И кстати, принцы датские тоже. Ну-ка, знаете свои роли? Можем репетировать? Панталоне, будь серьезным. Ты должен так важно ходить по этому двору, ведь это твое королевство. Смотри на людей так, словно ты сидишь на коне. Король, лицо действительно королевской фамилии, всегда на коне. А ты, Скарамуцца, умерь свою итальянскую живость, природную бойкость, быстроту. Мы, здесь, на севере, более медленны и неуклюжи, мы питаем наши мысли свиным салом. Ты — узурпатор, действуешь тайно, ткешь свою паутину, но над ней помещаешь прекрасную картину, на которой нарисован корабль. Кто-то скажет: «Он мечтает о далеком путешествии». На тебя перестанут обращать внимание, и здесь-то наступит тот момент, когда ты должен действовать наиболее дерзко и обманывать как никогда подло. Ты должен смеяться в самые трудные моменты, когда кажется, что все нити вот-вот порвутся, и тебя застанут за ткацким станком, с клубками в руках, и тогда уже эти нити не спрятать, как не спрятать ножичка, которым ты подрезаешь ногти по субботам. А ты, Коломбина, очень красива, ты колокольчик на лугу, этакая чистая и доверчивая горлинка. И не отрицай. Привлекательная королева. Ты должна все время, хочешь или не хочешь, ходить по разным закоулкам, тайным местам, скрытым переходам. Не делай двух шагов, не говори двух слов, когда идешь в одном направлении. Ты отдаешься и убегаешь, возвращаешься тут же, чтобы сказать, что больше не будешь ворковать в руках охотника, и снова оказываешься в них. А когда мои слова, итальянцы, будут в ваших устах — а я заверяю вас, что они хорошо обдуманы, взвешены, рождены из пепла и крови, желания, гнева, сладострастия, меланхолии, тоске по смерти и в то же время из соблазнительной грации, спокойного безразличия и гордости мужского естества, — эти мои слова нужно произносить так, чтобы они звучали горько, ранили, рыдали, умоляли, были свидетельствами добра и зла и торжественной апатии королев, а также сердца, сердца такого, как мое и как ваши, в какой-то момент чистого и светлого, а в следующий — полного грязи и окутанного мраком… Но всегда это ваши манеры, и всегда вы похожи на самих себя.
3
Добрый день! (итал.)
Гамлет дает новую роль Панталоне и поднимается на одну-две ступеньки по лестнице, расположенной ближе к просцениуму.
Панталоне. Господин, мы можем репетировать, читая текст, но лучше бы пригласить суфлера.
Гамлет. Я знаю одного, он и слова не перепутает. Его зовут Бог. Но придется тебе удовлетвориться
Входит Офелия. Несет охапку маргариток.
Офелия. Доброе утро, мой господин! Привет итальянцам! Ради господа нашего Иисуса Христа, окажи мне такую милость. Если хочешь, можешь пойти в сад, посидеть в укромном уголке. Тебе лучше со мной не смешиваться: я очень плохой фермент. Господин мой, я люблю даже твою тень!
Гамлет. Офелия, я тебя люблю. Говорю тебе это от чистого сердца. Не хочу ранить тебя! Спрячь лицо в моих ладонях. Тебя зовут Офелия. Мое сердце стремится к тебе! Я Гамлет. Я целую тебя в лоб. Гадюки не целуются. И ястребы тоже. А мужчина целует женщину. Если бы ты была бокалом дорогого вина, я бы тебя сейчас же выпил. Клянусь тебе моим ангелом-хранителем! Согрел бы свое тело твоим теплом!
Офелия. Мой господин, тебя ведь не раздражает ветер, который дует за стенами Эльсинора. Разреши же следовать за тобой этому маленькому ветерку — мне, и я буду тихо и незаметно сопровождать тебя всюду. А пока ты говоришь, я могла бы сделать тебе подушку из этих маргариток. Я хочу слушать тебя, Гамлет, господин мой, учиться у тебя! Не уходи! Не оставляй меня!
Гамлет. Когда я буду уходить, Офелия, я заплачу. Сядь там, чтобы тебя не было видно, вон на ту скамью, и учись. И ты выучишь предмет по имени Гамлет, текст и оглавление, написанные во мраке.
Офелия уходит.
Вы слышите, комедианты? Инфанта хочет учиться! Начинай свой урок ты, Скарамуцца. Твое имя Узурпатор или, лучше сказать, Бешеный. Начинай. Ты спускаешься по винтовой лестнице, приложив палец к губам. Ты, Коломбина, иди сюда, сядь к моим ногам. Давай, Бешеный.
Спектакль становится похож на балет. То тут, то там, на разных лестницах, за арками сада мелькают Король и Королева. Когда оба спускаются на сцену, медленно выходит Хор, который впоследствии, после смерти Короля, занимает место итальянцев.
Скарамуцца. Тсс, тсс! Мы одни. Солнце село, а луна еще не взошла. Я принес тебе драгоценный камень. Это кольцо из Парижа. Если бы Дания была моей, я бы сделал из нее кольцо для тебя. Смотри, как блестит кольцо на твоей белоснежной коже, такой мягкой и нежной от молока косули. Неужели и сердце у тебя такое же нежное?
Коломбина. Я не хочу стареть. По ночам я рассматриваю свое тело, ощупываю каждый кусочек. Не хочу стареть. Я умерла бы, если бы обнаружила хоть одну морщинку. Говорят, что тайная любовь старит.
Скарамуцца. Я могу любить тебя на солнце, на башнях, в поле, на корабле, который идет из Норвегии на всех парусах. Скажи: могу я прийти к тебе в постель? Сегодня ночью твой отец не будет ночевать в Эльсиноре. Король, твой нареченный, уехал охотиться на уток. Неужели ты не понимаешь, что я сгораю?
Коломбина. Я предпочла бы любовь со стихами и вздохами, духовную близость. Поцелуя в шелковую ленту тебе будет достаточно. Моя постель слишком узка.
Скарамуцца. Я не давал бы тебе покоя всю ночь.
Коломбина. Я хочу объяснить. Мужчина в моей постели, на мне, каждый день пользуется моим телом, расходует на совокупление силы души; в нем сосредоточились тревожная любовь, тихий смех, слезы, часы раздумий и будоражащих грез, которые предшествуют каждому свиданию. Поцелуй — это еще не плоть. Но куда девается деликатность души, нежность любви, вежливость речи, застенчивость, улыбка? Несколько мужчин, в зависимости от желаний плоти, были бы удобнее. И душа осталась бы свободной для одной-единственной любви, увитой розами.