Мышление. Системное исследование
Шрифт:
Я буду это чувствовать в любом случае, потому что эти состояния материального мира имеют, грубо говоря, еще одно измерение, изменения в котором (изменения в этом «втором» измерении), из-за постоянно меняющегося состояния материального мира, будут приводить к изменениям в самих состояниях материального мира моего мозга.
41. Уже на самом примитивном уровне организации нервной ткани, то есть при наличии уже одной, единичной нервной клетки, как, например, у кораллового полипа, происходит элементарное оценивающее действие:
У медузы, чья нервная система характеризуется двухзвенной нейронной цепочкой (нервные клетки специализированы у нее на сенсорные нейроны и мотонейроны), уже возможен выбор между разными мышечными сокращениями – то есть разные раздражители как бы значат для нее разное.
С появлением же трехзвенной цепочки нейронов – наличие «вставочного нейрона» (он есть у всех живых организмов от кольчатых червей до Homo Sapiens), – значение раздражителя и вовсе начинает определяться состоянием данного вставочного нейрона (или миллиардов вставочных нейронов), то есть он становится абсолютно субъективным.
Иными словами, в случае трехзвенной нервной цепи мы уже вполне можем говорить и о состоянии материального мира мозга, и значениях этого состояния для меня. И если думать, что мышление – это способность видеть в состояниях материального мира что-то другое, помимо них самих, то нам придется признать, что мышлением обладает и круглый червь. Но мы вряд ли сможем с этим согласиться.
42. Теперь необходимо понять, кто тот наблюдатель, для которого эти изменяющиеся состояния материального мира свидетельствуют о чем-то еще, кроме себя самих? Кто тот, кто чувствует, что что-то изменилось в нем самом?
Мы традиционно пытаемся выдумать какого-то гомункулуса внутри самих себя, который и должен, как нам представляется, быть этим наблюдателем (нам сложно представить себе наблюдателя без глаз, ушей или чего-то еще в этом роде).
Но представлять себе следует не какого-то специального «человечка внутри головы», а просто неравновесную систему: изменение состояний материального мира мозга, поскольку они значат для этого же мозга что-то кроме себя самих, приводит к обратным изменениям в самих его материальных состояниях.
И эта система, как бы она ни усложнялась, совершенно не нуждается ни в каком личностном «я», более того, когда она уже была – например у кольчатых червей – ни о каком «я» еще не могло идти и речи. А у человека, который воспитывался вне человеческого социума, это «я» с определенного момента и не может возникнуть, даже если его вернуть в мир людей и применить все возможные усилия к формированию у него соответствующего представления о себе.
43. Очевидно, что все, что я знаю о себе, – это какие-то истории (нарративы), пусть зачастую и содержащиеся во мне в свернутом виде.
Например, я знаю, что я пишу этот текст. Как я об этом знаю? В ответ на это я могу лишь рассказать соответствующую историю: мол, у меня была мысль, я ее думал, а потом решил записать, чтобы сообщить ее другим. Это история, которая, впрочем, ничего толком не проясняет. Разве отвечает она на вопрос, почему я сижу сейчас за компьютером? Она объясняет мне то, что происходит, таким образом, чтобы мне самому не казалось это странным.
Впрочем, странно как раз то, что я вообще могу об этом задумываться. Но я и не задумываюсь – не думаю по крайней мере, пока меня об этом не спросят.
Или другой пример: я знаю о себе, что я мужчина. Как я это знаю? В ответ на это я могу только рассказать какую-то историю, собранную из множества известных мне «фактов». Что, мол, вообще все люди бывают или мужчинами, или женщинами, и что определить это можно анатомически – по «половым признакам». Еще я могу сказать, что меня воспитывали как мальчика, что я «ощущаю себя мужчиной», а «это значит так-то и так-то», что это не я выносил и родил своего ребенка, а это сделала моя жена.
Замечательная история, в ответ на которую, кстати сказать, Делез рассказывает свою, что мы вообще не являемся ни мужчинами, ни женщинами, а лишь производимся в качестве таковых. Но, в конце концов, почему бы не рассказать и такую историю.
44. Мне кажется, что я имплицитно присутствую во всех своих историях – ведь это истории обо мне.
Но строятся соответствующие интерпретации положения вещей не от меня, а от того, что я знаю о мире вокруг меня, от того, как я его понимаю. То есть хоть мне и кажется, что все эти истории крутятся вокруг моего «я», на самом деле они вовсе не крутятся вокруг чего-то, они это «что-то» создают.
Попробуй я сделать что-либо просто «от себя», не используя этих историй о себе, что бы я вообще мог из этого положения сделать? Но я делаю массу вещей, и в огромных количествах, а затем, судя по всему, лишь приаттачиваю себя (свое «я») к этим своим действиям.
45. Иными словами, здесь также определяется несколько уровней:
• во-первых, то, что происходит во мне независимо от моего сознательного участия, – собственно изменение состояний материального мира моего мозга (все, что относится к нейробиологии мозга);
• во-вторых, те состояния, в которых я оказываюсь из-за этих изменений (последние значат для меня что-то еще, кроме того, что они есть сами по себе);
• в-третьих, как я объясняю себе эти состояния, как я их интерпретирую – то есть какие истории создаю о себе.
Вопрос в том, на каком из этих уровней случается само мышление?
§ 4
46. Понятно, что интеллектуальная функция работает постоянно. Понятно также и то, что я могу как-то направлять ее работу. Но является ли это «подруливание» моей интеллектуальной активности – собственно мышлением?
На самом-то деле, это обычно происходит вне какого-то моего сознательного решения – просто наличная ситуация (включая внешние и внутренние факторы), складывающаяся так, требует от меня решения того, а не другого вопроса.