Мысль виновного
Шрифт:
Вот и в этот раз я исполнял роль не то царского коня, не то шута для одного из наглых, не знающих меры мальчишек, когда в небольшой уютный зал, где мы занимались, влетел Макс.
Само по себе его появление здесь уже шокировало меня. Мой старый добрый друган Макс, пропитый и прокуренный насквозь Макс… и драмкружок — какая тут связь? Как он дорогу-то сюда отыскал?
— Витька… — произнес он мое имя.
Это было единственное, что он сумел сказать. Остальные слова застряли у него в горле. Макс всегда был трусоватым пацаном… Впрочем, можно ли было судить его в тот момент?..
Его лицо вдруг как-то
— Ты бухой, что ли? — неуклюже пошутил я. — Ма-а-акс?
Но мой приятель ничего не ответил. И в этот момент я понял — случилось что-то страшное… Только еще не знал, насколько…
— Макс!!! — Я отвесил ему легкую пощечину.
Его ноги стали подкашиваться, и мне пришлось ухватить его за шиворот.
— Что-то случилось? Макс?! — еще раз громко повторил я.
И снова тишина.
Господи, хоть бы кто-нибудь заговорил или засмеялся, что ли! Нет, встали, как истуканы, молчат. Взгляды настороженны. Смотрят, как рушится чужая жизнь.
— Сережка твой… брат, — наконец невнятно промямлил Макс, сглотнув.
Появилось такое ощущение, будто в грудь мне вогнали ледяной кол, и кровь в сосудах стала застывать. Даже дышать больно сделалось.
Несколько секунд я стоял в оцепенении, боясь пошевелиться, а потом отшвырнул Макса в сторону и бросился к выходу.
— Ты куда, Вить? Поздно! — крикнул он.
Его голос звучал небывало чисто. Обычно Макс говорил очень коряво, с запинками, как будто прикалывался или играл роль обкуренного клоуна, а тут… так внятно, без всякой иронии и фальши.
Этот голос заставил меня резко остановиться и замереть. Я обернулся назад.
Сидящий на ковре бледный Макс, замершие дети на заднем плане, и Катюшка, зажавшая ладонями рот.
И в тот момент я понял, что действительно — поздно. И что жизнь закончилась… счастливая жизнь.
Многое в жизни я сделал неправильно. Я часто дрался, хамил взрослым, пил и курил… В общем, я был обычным мальчишкой, подростком, парнем. Но я всегда знал меру. Если уж махаться, то по-честному — один на один; если прогуливать уроки, то неважные — так, чтобы потом перед родителями за двойки не краснеть; если бухать, то так, чтоб было хорошо, а не валяться под забором, как свинья. Я всегда знал свою норму, всегда знал, когда остановиться. Наверно, поэтому я и ушел из нашей компании раньше всех. И как потом выяснилось, сделал это очень вовремя, потому что одно дело играть вместе в футбол, пить пиво и дурачиться, и совсем другое — заниматься гоп-стопом и шмалять дурь.
Впрочем, дурь — это тоже дела прошлые и хорошо забытые. Сейчас Данилов (Даня, как его все называли) и компания занимались гораздо более серьезными делами, а именно — крышевали над половиной местных магазинчиков и ларьков. А ведь всего какие-то пять лет назад это были нормальные люди, мои приятели. Просто удивительно, как за такой срок можно так деградировать. Из людей превратиться в кучу ублюдков, не знающих ни жалости, ни меры отморозков. Кто-то успел спиться, кто-то угас от наркотиков, половина уже сидела… Не так уж много их осталось. Но чтобы оборвать человеческую жизнь, ведь достаточно всего одного.
Даня, Суслик, Федько, Спица, кто еще?… Да, все они недолюбливали меня, ведь я ушел от них,
Ладно, если бы только свою жизнь поганили, так нет, совсем разошлись в последнее время — на кормежку к серьезным устроились. Машинам номера перебивают, с краденым товаром какие-то замесы, и трупы несколько раз… закатают в полиэтилен и в лес — ищи-свищи… Но все это — слухи, не очень-то я в это во все верил, а если и верил, то закрывал глаза, делал вид, что не причем. Меня не касается. Все в прошлом. Легкое пренебрежение, не более. Все где-то там, не со мной…
Так вот, коснулось. Да так, что жить не хочется…
— Ну что, Витя, в институте учимся, книжечки читаем? — с брезгливой усмешкой сказал мне Данилов два дня назад, когда я случайно встретился с ним на улице. — Как со стипендией? Хоть на бутылку в месяц-то хватает?
Я никак не отреагировал. Просто прошел мимо. С дураками бесполезно спорить — только нервы себе портить.
— Гордый, — констатировал он, сплюнув. — Даже поздороваться со старым другом не хочешь. Все с родителями нянчишься да со своим сопливым братом?
Я остановился.
Господи, зачем?!!!.. Зачем я тогда остановился? Эта скотина уже была у меня за спиной. Сделал бы вид, что не услышал… Ну почему мы все хотим обязательно выпендриться? Кому это нужно?!
— Не трогай моего брата, гнида, — ответил я, не оборачиваясь.
Теперь я проклинал себя за эти слова!
Это я виноват в том, что случилось! Кто тянул меня за язык?! Я просто ненавидел себя… Я ненавидел всех! Весь мир!.. Чертовы ублюдки!
Ну, в чем он был виноват, мой Сережка?! Почему его, а не меня? Ну почему, Господи?!..
А потом осталась только звенящая в голове мертвецким холодом фраза Дани, которую озвучил мне Макс: «Встретишь нашего Витю, передай, что с его братом кончено»…
— Может быть, он пошутил? — спросила меня заплаканная Катька.
— Может быть, — сами ответили мои губы, чтобы немного ее успокоить.
Такие люди не шутят. Ведь это звери. А звери не в силах шутить.
Конечно, я верил в чудо. Человек устроен именно таким нелепым образом. Мы отрекаемся от очевидного, от того, что у нас под самым носом, но в то же время верим в несбыточное. До самого конца, словно несмышленые дети. Именно поэтому родители перенесли страшную весть гораздо легче, чем я думал, — они верили, что Сережка жив, верили настолько свято, что даже Бог, наверно, не смог убедить их в обратном. Только глаза, только видеть лично… и даже так — не сразу. А тело никто не нашел.
Но я знал. Я спрятал веру глубоко в подсознание, почти позабыв, что это такое. Зачем? Мне только стало бы больней. Вера сейчас была главным врагом в моем деле. Разве можно мстить, веря?
Был бы мой брат жив, он бы обязательно пришел, послал бы о себе весточку, как-нибудь передал… я не знаю… Да и не только в этом дело. Мне всегда казалось, что между мной и Сережкой существует какая-то незримая связь, что-то, связывающее нас крепче всяких цепей… А тут такой холод! Я совсем его не чувствовал. Я понял это только сейчас… Одна лишь бесконечность, пустота и боль… К тому же…