Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол
Шрифт:
Мы прижимались друг к другу, пожалуй, впервые настолько сильно и нежно, впервые, как стали родителями, целовались, делились впечатлениями от подарков.
И оба сошлись на том, что уходящий год выдался нервным, счастливым, но нервным, а затем Дима признался, что хочет уволиться с работы, на которой достиг, как мне кажется, хороших результатов, уволиться, чтоб открыть своё дело.
Я сидела, рассматривая, как поднимаются пузырьки в игристом, и не могла поверить, что он не шутит:
– Лен, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Я хочу дать вам с Пашей большего.
Я отпила
– Енот, умом, я, наверное, понимаю, что ты прав, но это с одной стороны.
Я начала икать, будто в меня вселился бес, чем вызывала хохот мужа:
– Перестань, я не опьянела, дай закончу …ик …мысль …ик
– Я весь во внимании! – и снова шли смешки от Димки.
– В общем, я понимаю усомниться, что не справляюсь, ну не вывожу, как кобыла, знаешь, раньше в гортопах 1 были лошади …ик.
1
Гортоп – сокращение от городской топливный пункт (склад). Место заготовления, хранения и распределения топлива для домовых печей, кочегарок и котельных: хранилища угля, дров, торфобрикетов и т.д. Данное словообразование характерно для уклада первой половины 20-го века.
– Так! Елене Андреевне больше не наливать, она ушла в себя.
– Хватит меня перебивать, Дим! Ну, пожалуйста, —я призывно взглянула на мужа. – Так вот, раньше в гортопо работали лошади, на которых вывозили уголь. И вот, с одной стороны, я понимаю, что не вывожу… ик …свалившиеся на меня новый образ жизни и работу, вместе я это «не тяну», но, с другой стороны, так не хочу быть просто мамашей в декрете, которая пучит глаза, как ёрш, чтоб не уснуть и бубнит себе под нос детские стишки как молитву.
Дима обнял меня, понимая, с одной стороны, что я не оценю сейчас его шутки, а, с другой, алкоголь «ударил» в голову:
– Решение, безусловно, за тобой, Лен. Нас ждёт год перемен, верю в это! А тебя я люблю в любом обличии, даже ершом, причитающим бред!
12.01.2014
Какой-то неизвестный город. Где я? Почему одна? Немного страшно, но дух захватывает от красоты, лианы с ярко-алыми неизвестными мне цветами окутывают статую Будды…и чья-то маленькая ручка протягивает мне банан.
Ой, это обезьянка, таких карликовых я прежде не видела. Просто прелесть! Похожа на игривый комок нежности. Куда? Куда? Ты скачешь? Дай я тебя поглажу или ты дразнишь меня, козявочка мохнатая?
Протягиваешь мне какой-то бурый банан, будто играя в «кошки-мышки», ну и кто кого обхитрит, а?!
– Кричишь? Чего ты кричишь не пойму?
– Ааааааааа…… Аааааааа… что это!? Ты где? обезьянка?
Шире открываю глаза и вижу потолок, тусклый свет в коридоре, это был сон, красивый сон, я также дома, вот на диване рядом свернулся, как малыш, Дима, надо быстрее встать, чтоб Паша не успел его разбудить.
Как хочется спать, пойду на ощупь, не открывая глаз, может, так будет легче.
– Тише, тише, я уже бегу, всё намешала, несу тебе смесь, чего так кричишь, роднуся?! – шепчу, я, подбегая к кроватке.
В голове путаются мысли: «Как бы прислонить бутылку к стенке кровати так, чтоб она стояла и попадала прямо в рот, и я б не держала, а пошла спать…а если под бутылку подложить пелёнку, как подставку… нет, выпадывает, а если ее свернуть валиком? О, вот так сделаю! Конец, значит, зажала, в рот хорошо попадает, ничего мимо не льётся. Вообще ловко вышло! Какая я молодец, сяду на пол подождать, пока ест!»
– Ну и зачем мне кожура?! – спрашиваю обезьянку, будто она даст логичный ответ, а она хитро улыбается, показывая, что умнее меня, что не я задаю тут правила игры, а она, потому что это я «пришла» в этот новый город, а она тут уже давно была…она живет по законам природы и инстинктов, а я – по законам стереотипов и книг! – Дай, дай же мне банан! Не хочешь!?
А вот я сама лезу по лиане, я знаю, что во мне много силы, надо просто подтянуться руками вверх…ещё чуток, ну же, кто-то протяжно кричит.
Опять темнеет перед глазами!
Какие-то странные сегодня сны.
Паша, наверное, доел уже:
– Блииин. Всё пролилось; надо менять простыни, – я аж топаю слегка ногой от злости на саму себя. – Черт, черт, черт!
Зачем я села на пол, а? Я ж знала, понимала, что сразу снова засну. Я все время хочу спать, мне даже снятся сны, в которых я говорю, что «хочу спать».
Я трогаю рукою мокрые бортики-подушки, и спрашиваю сама себя:
– И что теперь? Будить Пашу? Переносить? Полностью застилать постель, на которую вылилась точно половина, и если судить по тому, что она холодная, то уже минут 30 прошло, вот сын и барахтается.
Затем возникает мысль: «А если просто сверху положить толстое одеяло, прям на всё это мокро-мерзко-липкое».
Точно! Решение есть всегда! Вообще ловко вышло, какая я молодец!
И я иду к своей кровати, говоря мысленно самой себе:
– Не хочешь убирать мокрые простыни ошибок? – перекрой их чем-то посущественней. Хи-хи! По-моему, смешно или нет? Прям выходит, как философия материнства… или лени от Лены, кто тут разберёт.
31.01.2014
Я вызвала скорую! В два ночи! Впервые в жизни! И она приехала очень быстро, минут за пятнадцать, но это время мне казалось вечностью, пока я с горячим, как только что испечённый хлеб, сыном ходила по комнате кругами, а у него не было сил даже плакать. Я убирала на мгновения свои руки, которые «обжигало», гладила Пашу влажным полотенцем, чтоб хоть как-то привести в чувство.
Я носила его по комнате, а он смотрел в потолок с широко открытыми глазами, раскинув руки, на мгновение в моей голове пронеслось откуда-то появившиеся страшное сравнение: сын напоминал мне распятого Иисуса Христа, страдающего за грехи. Мне стало не по себе, я начала ругать себя за такие мысли, и по телу прошла дрожь.
Скорая приехала через пятнадцать минут после того, как я ревела в трубку:
– Сыну пять месяцев, и у него по лицу пошли судороги. Что мне делать? Он умирает?
И вот два фельдшера с оранжевым чемоданом быстро зашли в квартиру, на их лицах читалось желание помочь.