Мысли, переживания, размышления человека летающего. Психологическое эссе
Шрифт:
Мой авторский комментарий очень тих, речь идет о формировании подспудной, потенциальной, психологической опасности, когда «Я» летчика утрачивает ведущее значение. Идет процесс раздвоения личности, насилование себя, что ты профессионал и все преодолеешь, ты, да, но подсознание бывает сильнее твоего «Я», оно не переборет, оно отвлечет и усыпит профессиональную бдительность в самый неподходящий момент. И никакой «черный ящик» не разгадает тайну на мгновение утратившего профессионализм (О. Гудков, А Федотов, Р. Станкявичус, Н. Стогов, Т. Апакидзе). Это явление нередко провоцируется социальными моментами, духовным неприятием предложенных жизненных позиций.
Собственно, у меня до сих пор незаживающая рана от гибели одного из последних, кого с гордостью можно назвать Гражданином Неба и Земли русской, – Тимура Апакидзе. Высота и глубина его патриотичности, как черты личности военнослужащего, отвечающего лично за боеготовность, профессиональную выучку, за боевой Дух, безопасность, за славу Военно-Морского Флота и Военно-воздушных Сил, была святой. Все, что творилось в его чистой и нежной душе под воздействием «виртуальных» реформ палубной авиации, невозможно описать. Боль от бессилия, хроническое психическое напряжение от постоянных угроз любимому детищу палубной авиации. Подвохи, непонимание, ревностное отношение, глухота к опасной канонаде разрушения авиации, слепота к предательству… Все давило, душило, угнетало, отвлекало от высшей сосредоточенности на Цели – достижении военного летного профессионализма морской авиации.
Представилась возможность встряхнуться от всего этого в одном – продемонстрировать превосходство палубной авиации в оперативном искусстве, тактике, маневре. Продемонстрировать публично, зримо, мастерски. Этим было акцентировано сознание, навыки отданы технике пилотирования. И здесь, вполне возможно, проявились обстоятельства, связанные с особенностями техники исполнения и выполнения конкретного режима на малой высоте. Высказанные некоторые мысли Ю. Жучкова, имеющего опыт таких полетов, думаю, небезынтересны летчикам-профессионалам, эргономистам, психологам, авиационным врачам, воспитателям, организаторам и руководителям авиашоу.
«Самолет Су-27 относится к летательным аппаратам с довольно удлиненной носовой частью, там находится кабина с летчиком. Эта техника на малых скоростях не дает достоверной внекабинной визуальной информации и не предупреждает летчика об изменении именно траектории своей реакцией на движение ручки управления. Летчик не всегда может точно определить изменения угла атаки по громадному перемещению вместе с кабиной по вертикальной дуге относительно центра тяжести самолета. А она вынесена далеко вперед относительно крыла. Из-за этого появляется как бы необычное психологическое перемещение себя в пространстве. В чем его суть? Большие вертикальные перемещения носовой части вместе с кабиной и летчиками при полете вблизи земли создают зрительную иллюзию больших изменений угла атаки, чем на самом деле. А прекрасная устойчивость и управляемость в диапазоне даже ниже разрешенных скоростей (даже при парашютировании самолет прекрасно управляется по крену) совместно с большим диапазоном рабочих углов атаки создают видимость благополучного полета, вплоть до кажущегося горизонтального полета, тогда как самолет уже начал падать. Этот самолет действительно не сваливается, а начинает падать „животом вниз“. Срывные явления на Су-27 уникальны. Их может определить только опытный летчик, выполнивший не один десяток срывов и режимов штопора на нем. Я внимательно просматривал видеозапись последнего полета Т. Апакидзе: выполнив полупетлю, зависнув в верхней точке и начав управляемо падать, летчик ступенчато увеличивал (именно на минимальной скорости) угол атаки… Много… Еще! Много ведь!.. Еще! Положение в пространстве не стыкуется с поведением самолета и приближением к земле… Еще взять ручку! Обороты!.. Поздно! Срабатывает рефлекс… Летчик, особенно после перерывов, опираясь на восприятие кажущегося угла атаки, при изумительной управляемости по боку, поздно видит обвальное снижение, особенно на перегрузке (больше 7 ед.) при перекладках по крену. Сам неоднократно убеждался, что в этих режимах происходит урезанная работа головного мозга в плане реакции и объема внимания. Сколько раз мне приходилось на тренировках к показам (маневры вблизи земли) давать команды: „Горизонт! Не снижайся!“ Это происходило именно на Су-27, особенно при больших весах. А для корабельного Су с ПГО это было особенно заметно. Летчики вначале не соглашались с моими командами. И только просмотр видеосъемок заставлял их убедиться в обратном».
Как комментатор я привел эти размышления лишь с одной целью, чтобы зафиксировать особенность психологического порядка, когда информация не только не предупреждала, а ослабляла бдительность на фоне иллюзорного восприятия горизонтального полета в режиме снижения. Физиологически это связано с воздействием тангенциальных ускорений на глазное яблоко и мышцы глаза. Все это требует дополнительных исследований. Но психологический подтекст этого случая, психическая целеустремленность и доминантность в виде рефлекса цели (И. П. Павлов) на показе: филигранно подать предельные возможности самолета, сложный тактический прием, не выпуская из сознания конечную цель, вход в створ ВПП. Сознание развивалось осмыслением того, что не все удается. Именно своим маневром добиться цели. Это самое загадочное: тонкий мир психологического «Я» в отрицательной социальной ауре переводит сознание в режим особого экстремального состояния «во что бы то ни стало» даже профессионалов. Именно сознание, вера, досада и где-то прорвавшееся бессилие: прыгать, т. е. сдаться! Это было выше его духовных сил, и дернул ручки он уже рефлекторно… Система «человек – человек» была дисгармонична. Я знал Тимура еще на этапе формирования 100-го полка и участвовал в научном сопровождении становления его системы обучения и воспитания, его системы формирования людей, поступков, совести, преданности принципам и профессионализму. Именно он сформировал людей, психически и физически здоровых. Но все удары по системе, особенно по ее патриотической сердцевине, интеллектуальному содержанию, позиции профессиональной независимости, принципам преодоления всех и вся на пути к победе он принимал только на себя. В этом сопротивлении его психика становилась уязвимой, депрессивные импульсы взвинчивали оптимизм, напряжение длительно держалось на высоком уровне. Судьба этого чрезвычайно неординарного, нестандартного человека в его высокой нравственной ипостаси, многогранном интеллектуальном, военно-стратегическом пространстве была предрешена. Это не фатальность, хуже – рок. Кто-то с Высокого Далека доказал, что на Земле людей Апостольского предназначения и Вероотеческих действий пресмыкающиеся не способны ни понять, ни оценить, а главное – не способны увидеть в них ниспосланную Звезду. А звезда на кителе – слишком слабое утешение для людей такого масштаба. Время еще восполнит мир Т. Апакидзе, но людьми, достойнее нас. Этот печальный кусочек из жизни небожителя вновь вносит смятение в мою самоуверенность о научном проникновении даже такой в общем-то известной проблемы, как резервы человеческой надежности, о формах ее связи с профессиональной, о проблеме выхода за данные тебе земные возможности. К примеру, читать информацию с Неба, переводить неуловимые сознанием импульсы в смыслы, обходить опасность по тропам предчувствий. Как тело становится информационной матрицей, Мозг – каналом не для его мыслей, а подсознание – переводчиком сигналов ниже мыслимых порогов воспроизводимых анализаторами? Где здесь данность, где работа, где подарок судьбы? И на эти завиральные вопросы, граничащие с насмешкой над наукой, у летчика-испытателя есть свои суждения. Предоставляю слово Юрию Васильевичу. Эти тексты мною сокращены и сведены к глубинной психологии.
Ю. В. Жучков
«К серьезной работе в небе себя нужно готовить всю жизнь и постоянно, отдавая всего себя, все свои помыслы и побуждения только одной цели, далеко не узкой, заведомо обрекая себя на оторванность от многих земных радостей и проблем. Это не из теории временщика: „газ—ручка—получка“. Нет, я исхожу из своей практической теории постоянного и жесточайшего темпа жизни, постоянной жесткой самооценки и требовательности к своим сиюминутным возможностям и состоянию. Такая же бескомпромиссная оценка окружающих.
Вы мне задавали вопросы [15] о проблеме, о явлениях надпрофессиональных и нераскрытых спящих резервах, о неустановленных небесных законах, несущих духовные закономерности, для которых земных знаний недостаточно. Попытаюсь кое-что осветить со своей „задней парты“.
О надпрофессиональном, о горизонтах, которые одних зовут дальше, а перед другими наглухо закрываются.
Да, динамические инерционные силы в полете, [16] фиксируемые нашими органами чувств, дают „летающему“ мозгу пищу, и он, основываясь на высокопрофессиональной памяти ощущений, забегает вперед на мгновения и создает прогностический виртуальный образ мира. Опережая в целом сиюминутные сигналы анализаторов и сиюминутную „картинку“ (образ полета), давая пищу для размышлений своему летному интеллекту и упрощая поиск наиболее рационального пути действия. Чем выше опыт и летный интеллект в целом, тем больше глубины прогнозирования ситуации. Особенно нового я этим ничего не сказал. Но в какой-то момент в определенных ситуациях и состояниях связки „мозг—тело“, человек начинает жить в другой, „запограничной“ динамической области своего временного пространства, несоизмеримо опережая свой стандартно повседневный ритм мышления и действий… Вот только чем это включается, чем подпитывается? И ограничено ли это только резервами мозга? Конечно, нет! Человек, являясь пассивно и постоянно работающей частичкой Космоса, Космоса Разумного, может иногда, прозрев и сбросив пелену предписанных Миросозданием запретных постулатов и презрев опасность, начать активно функционировать во взаимодействии с ними. Открывая новые или громадным скачком расширяя свои имеющиеся возможности по „упрежденному“ приему и анализу поступающей информации, переходя на режим заблаговременных действий не вдогонку, а навстречу развивающимся опасным событиям. Это сверхтонизирующее, раскрепощающее сознание длится доли секунды, вплоть до каких-то возможно опасных границ по времени.
15
Обращение к В. Пономаренко.
16
Введенное мною в научный обиход понятие «неинструментальные сигналы» (1965).
Иногда после таких „тихих“ и недостаточно осознанных случаев человек узнает, что он был на краю гибели, и только его изменившееся обычное состояние на тревожно-радостное, заставившее изменить планы и ритм действий, увело от предрешенного фатального исхода. Возможно, в такие моменты человек активно начинает чувствовать работу управляющих каналов Космоса, Космоса Разумного, каналов тонкого мира, по причине того, что его „приемники“ перешли на другой режим работы. Но самое главное (из личного опыта, и не только), что после таких случаев человек или меняет свой характер, или начинает искать встречи с подобными явлениями. Не с повтором опасной ситуации, а с новым для него состоянием его связи „мозг—тело“. У носителей опасных профессий, работающих зачастую при дефиците времени, вероятность повторов таких прозрений велика. В начале суть подобных прозрений находит объяснение в повышении профессионального мастерства. Далее оказывается, что в каком-то случае профессиональных навыков и знаний просто не должно было хватать, так как основной области только что произошедшего ранее практически не касался… Анализ конкретных действий при некоторых ситуациях говорит о том, что они выполнялись практически осознанно, но за какие-то мгновения до осмысления и принятия решения на их выполнения. У человека появляется ощущение наличия второго „Я“ или же поступления управляющей информации извне. Меняется отношение к своим возможностям восприятия действительности, которые, оказывается, могут быть намного шире привычных горизонтов. Мир, получается, может быть другим! Меняется ритм настроя всей остальной жизни! И это не громкие слова, не патетика: „Небо зовет“. И еще один пример из области особых психологических состояний в режимах слишком нестандартных. При работе на полигоне на самолете МиГ-27 „ушла“ в отказ и не сошла одна из двух опытных ракет, и далее крыло не „пожелало“ уходить со стреловидности 45°. „Шлепаю“ на аэродром, запас топлива и времени на принятие решения и действия стал уменьшаться в геометрической прогрессии. Инструкция разрешала в этом случае только прыгать. Но ракета ведь опытная.…Проверяем технику на скорости, близкой к парашютированию. Хорошего маловато, подвеска несимметричная, но вполне терпимо, топлива оставляю только на один заход. Решение принято, докладываем: „Освободить вторую, сажусь с убранным пожарку – в конец полосы“. Прохожу ближний привод. В эфире тишина. Сколько раз я уже слышал такую тишину, оставаясь один на один… а такое впечатление, что я не один, ну, очень уж спокойно смотрю на то, как я все хорошо делаю, даже есть время порассуждать. Знаю, что некоторые по забывчивости в таких ситуациях уходили в мир иной. Но я знаю, что у меня измененная нестандартная посадочная конфигурация, я готовлюсь к нестандартным действиям. Мне проще. На борту у меня осталась боевая ракета, в случае ее „нестандартного“ поведения от самолета останутся только заклепки. Это дополнительная опасность. Но ракета опытная, аварийно сбросить ее рука не поднимается. Перед глазами последовательно и методично проносились сотни вариантов, когда продолжение посадки становилось бы безнадежным. Я знал, в какой миг каждого из вариантов дернуть держки с учетом возможных знакопеременных перегрузок. Далее, подходя к полосе, я знал, в какой момент я сделаю энергичнейшее, маховое, движение ручкой управления „от себя и здесь же на себя“. Я спокойно ждал этого момента, продолжая рассуждать про себя „за жизнь“ и подпирая падающую до заданной величины скорость и законно увеличивающийся угол атаки оборотами. Сделай я этот „мах“ ручкой управления на полсекунды раньше или позже, последовали бы варианты, не предусматривающие дальнейших рассуждений. После посадки я подрулил к ожидавшей меня пожарке… Это состояние – не транс, нет при этом силы, сковывающей движения или наоборот. Движения и мысли становятся безупречно выверенными и безошибочными. Видишь, анализируешь все, даже намного больше, чем нужно. И в другом временном масштабе… Не было какого-то истощения внутренних резервов, физических или психических. Оставался долго еще только душевный подъем и какая-то, ну, просто физическая мышечная радость. Надежда на личного ангела-хранителя, который вытянет, никогда не присутствовала. Однако появилось подозрение, а затем убежденность и вера в „возможность прикоснуться“. Но „возможность прикосновения“ не была просто неожиданным подарком, к этому шел долго и непросто. С большой степенью вероятности ответ на Ваш вопрос об обнаружении „в воздухе широты души пилота, которую на земле у него не замечал“, можно и нужно отнести к этому феномену „подпитки“, подпитки души, если образно так это назвать. Есть каналы, и есть приемники. И чувствительность разных „приемников“ очень разная. Души-то, ох, какие разные! Я твердо поверил, что небесная стихия не только может быть очень жестокой к „неучам“, но и „приоткрывает форточку“ настойчивым и пытливым.
…Не каждый пилот, побывавший чуточку „там“, осознает „это“ и уж совсем далеко не каждый из „осознавших“ скажет об этом вслух. Ведь это запретно воспринимаемое, мало объяснимое. А если воспринимаемое, то только единицами. Общество сегодня, с его наукой, пока еще не готово открыто принять такое. Единственно, но „тихо“ добавлю, исходя из своих наблюдений за теми, кто, на мой взгляд, побывал хотя бы у границ этого „иного“. Они меняют свое отношение к жизни в целом. Но в сторону активности и Добра. Кто-то доходит до уровня просто хорошей двигательной реакции, умения концентрировать внимание, умения расслабиться и мгновенно „собраться“, когда это нужно. Но есть механизм, который как просветление включает в человеке на какой-то промежуток времени все то, которое в серой повседневности не проявляется, как бы ни захотелось. Этот „механизм“ не может быть внутренним. Его полное „включение“ происходит, когда человек уже перешел Грань статики».
На этом я, авиационный психолог, прерываю живую и животворящую мысль думающего летчика-испытателя. В его материалах есть потрясающий по своей глубине анализ мыслительной деятельности в ситуациях с реальным риском для жизни, время на которую практически не оставалось. Но это выходит за возможности первой публикации. Мы заинтересованы в данном случае не в науке, освещающей темноту. Нет, нам важнее тот несказанный свет от невидимого источника, который просвещает разум науки, когда с нее сняты венцы себялюбия.