Мыслитель
Шрифт:
Борис Виан
Мыслитель
(Из сборника "Волк-оборотень")
I
Уродональ Карье внезапно открыл для себя существование Бога в день своего одиннадцатилетия; не иначе как само Провидение пробудило в мальчике мыслительный дар. Если учесть, что до этого он проявлял себя везде и во всем круглым идиотом, трудно поверить, что Господь Бог не участвовал в этом мгновенном озарении.
Лицемерные по определению жители Успинель-на-Боку будут, конечно же, мне возражать; они напомнят о том, как накануне маленький Уродональ упал и ударился головой; не забудут и
Впрочем, если к этому не привыкнешь, то мыслителем не станешь без того, чтобы не чувствовать постоянного искушения возложить ответственность на какую-нибудь Высшую Силу, а в данном случае благодарить за это Господа Бога.
Все произошло очень просто. Во время подготовительных занятий перед причастием господин кюре, по случайности трезвый, задал вопрос: "В чем причина грехопадения Адама и Евы?"
Никто не мог ответить, так как в деревне занятие любовью уже давно грехом не считается. Уродональ поднял руку.
– Ты знаешь?
– спросил кюре.
– Да, господин кюре, - ответил Уродональ, - это ошибка Бытия.
Кюре почувствовал, как рядом пролетел Святой Дух, и немедленно застегнул воротник, опасаясь сквозняков. Он распустил ребятишек, сел на скамью и предался размышлениям.
Спустя три месяца, так и не выходя из глубокой задумчивости, он покинул городишко и стал отшельником. Все это время он не переставал повторять: "Сказанное им заводит далеко".
II
Отныне репутация Уродоналя как мыслителя прочно установилась во всем Успинеле. Следили за его самыми незначительными высказываниями; следует признать, что Дух долгое время никак не проявлялся. Но вот однажды учитель физики, опрашивая учеников по теме "Электрическое напряжение", спросил: "Что означает отклонение стрелки гальванометра?"
– То, что идет ток, - ответил Уродональ.
Но это было еще не все. Он тут же добавил: "То, что идет ток или гальванометр сломан... Вне всякого сомнения, найдете мышь внутри".
С этого момента подрастающему Уродоналю начали платить стипендию. Ему минуло четырнадцать лет, он заканчивал школу, так больше и не высказывая никаких новых мыслей, но было уже понятно, на что он способен.
На одном из последних уроков философии он покрыл себя немеркнущей славой.
– Я прочту вам одно изречение Эпиктета, - сказал учитель.
И прочел: "Если хочешь продвинуться в познании мудрости, не бойся показаться в житейском смысле глупым и бестолковым".
– И наоборот...
– тихонько промолвил Уродональ.
Учитель склонился перед ним.
– Мое дорогое дитя, - сказал он, - я уже больше ничему не смогу вас научить.
Уродональ встал и вышел из класса, оставив дверь приоткрытой. Учитель по-дружески напомнил ему: "Уродональ... не забывайте... Дверь должна быть открыта или закрыта..."
– Дверь, - подхватил Уродональ, - должна быть открыта, закрыта иль снята с петель, коль время пришло замок починять.
После этой фразы юноша удалился. Покорять столицу он отправился на парижском поезде.
III
В Париже Уродональ прежде всего подумал о том, что запах на станции метро Монмартр напоминает аромат деревенской уборной, но предпочел оставить подобное замечание при себе. Вряд ли оно могло заинтересовать парижан. Затем он задумался о своем трудоустройстве.
Юноша долго размышлял, стараясь определить род деятельности, которой ему хотелось бы себя посвятить. И так как в Успинеле Уродональ исполнял партию раздвижного рожка в муниципальной фанфаре, то и в столице он решил попробовать себя на музыкальном поприще.
Однако этому следовало обязательно подыскать какое-нибудь обоснование: с присущей ему гениальностью Уродональ нашел его очень быстро.
– Музыка, - сказал он себе, - смягчает нравы. Однако каждому порядочному человеку необходимо придерживаться твердых нравственных принципов; значит, быть музыкантом - безнравственно. Но жители этого Вавилона не имеют ни малейшего понятия о нравственности; следовательно, музыка не представляет для них никакой опасности.
Мы видим, что годы учения развили в Уродонале восприятие столь критическое, что его можно смело расценить как болезненное. Но ведь речь идет не об обычном человеке; прочность уродоналевского организма позволяла выдерживать такой мощный интеллект.
Так как музыка оставляла Уродоналю много свободного времени, он решил поискать свое призвание и в литературе.
Несколько неудачных эссе, никоим образом не истощивших силу его гения, навеяли следующую эпиграмму.
– Успех, - поверил он своим друзьям, - зависит от большей или меньшей способности автора показаться читателю идиотом.
Настолько же продуктивным Уродональ был и в личной жизни.
– Сказать: "Ты меня больше не любишь", - объяснял он своей ревнивой подружке Маринуй, - это значит сказать: "Я больше не верю, что ты меня любишь". А как ты можешь вообще быть в этом уверена?
Маринуй столбенела.
Впрочем, индивидуум уродоналевского размаха не мог довольствоваться посредственным существованием, влачимым между рожком и Маринуй.
– Жить в опасности...
– повторял он иногда, и молнии сверкали в его непокорном взгляде.
И вот однажды Маринуй нашла его мертвым в постели. Незадолго до этого он вступил в преступную связь с одним молодым правонарушителем самых распутных нравов, который сбежал из тюрьмы, где отбывал трехмесячное заключение за убийство двенадцати человек.
В самом Уродонале не было ничего порочного. Объяснение его печальной кончины нашли в неизданном сборнике его изречений, одно из которых - и единственное - красовалось на первой странице.
"Что может быть опаснее, чем нарваться на собственную смерть?" - было написано рукой Уродоналя.
А ведь так оно и есть.