Н 6
Шрифт:
— Ни хрена себе колхоз! — я.
Две длинноногие брюнетки за нашим столиком. Одна повисла на Колесе, вторая — на мне, а после переметнулась к Погосяну.
Потом — «Все идет по плану».
«Гони, Валентина, гони!»
Одну из брюнеток зовут Валентина. Обидевшись на распустившего руки Колесо, она гладила мое лицо и вроде бы целовала царапину, оставленную Лизой. А потом я увидел Лизу: длинные светлые волосы, царская стать. И вздрогнул. Понимая, что ей неоткуда тут взяться, все равно рванул за этой девушкой, отпрянул, когда она обернулась.
Вспышки стробоскопа, превращающие тела на танцполе в черные отпечатки негатива. Вроде бы под конец веселья появился Микроб и узурпировал микрофон.
«Снова брошен в окна лунный свет».
«Я так одинок в этот час, что хочу умереть».
«И черный кабинет. И ждет в стволе патрон…»
— Гуляем, мужики! — выпуклый вопль Колеса поставил точку на ясности восприятия.
Вроде бы я куда-то ехал и рядом кто-то был, реальность то накатывала, то отступала. Руки, губы, объятия…
И темнота, в которой — калейдоскоп осколков.
В воспаленный разум острым шурупом ввинтился звонок. Я застонал, разлепил веки, пытаясь встать, и уронил голову на подушку. Кто-то положил телефон рядом. Чуть хриплый женский голос сказал:
— Тебе звонят.
Не поднимая головы, я притянул телефон к себе. На экране высвечивалось: «Саныч». При мысли, что надо отвечать, затошнило. Да и в принципе тошнило. Дождавшись, пока Димидко сбросил, я написал: «Живой. На треню не приду. Убьешь — потом».
Все так же лежа, я восстановил цепочку событий и понял, что знатно нажрался вчера в караоке, а после уехал с женщиной. Вот только с какой? С Валентиной?
Такой вот «урал»-байкер-блюз!
— Зачем же так пить? — проговорила женщина где-то вдалеке.
Я повернул голову и увидел в дверном проеме Семерку в неглиже. Протер глаза, думая, что допился до чертиков… то есть до бээровцев. Как я тут очутился? Позвонил Юле и согласился на ее предложение? Видимо, она прочитала мои мысли и ответила:
— Увидела тебя в клубе, где мы отдыхали. Ты хорошо пел. — Она усмехнулась, закурила, и от сигаретной вони, остро напомнившей СИЗО, к горлу снова подкатил ком. — И не только пел. Одаренный во всех смыслах молодой человек!
— Что я наболтал? — Я сел в кровати, обнаружил, что тоже голый.
На полу валялась моя одежда и надорванная пачка резиновых изделий.
Семерка пожала плечами, выпустила облачко дыма.
— Да ничего. Страдал молча.
— Можешь не курить? А то… — Я потер горло. — Сама будешь виновата.
— Да без проблем!
Ничуть не стесняясь наготы, она ушла на кухню и закрыла дверь. Тело у нее было мускулистым, поджарым — не женственным, но все-таки чертовски привлекательным. Рьяный боец мне сразу же сообщил, что он — пионер. То есть всегда готов.
Вернулась она в белом шелковом халате, со стаканом, где была жидкость, похожая на шампанское, протянула его мне.
— Вот, выпей. Отпустит.
— Что там?
— Приворотное зелье. Шучу. Всего лишь димеркаптопропансульфонат натрия плюс кальция пантотенат. Ну и витамины.
Я выпил, но мгновенного облегчения не почувствовал.
— Как только сможешь выговорить «димеркаптопропансульфонат» — станет легче.
Семерка села на кровать, обнажив белоснежное бедро, и добавила, проведя пальцем по простыне:
— Жаль, что ты ничего не помнишь. Если бы помнил, может, не стал бы уходить так быстро.
— Мне кажется, или читать мысли человека без его согласия неэтично? — с упреком спросил я.
— Ну, прости. Вчера читать было нечего, ты не мыслил связно. Я поняла, что ты с девушкой поссорился, и то благодаря этому. — Семерка провела по своей щеке, намекая на царапину. — Зато действовал о-очень связно…
Она мечтательно закатила глаза. Моя рука, повинуясь совету рьяного бойца, легла на ее бедро, и я убедился, что хороший секс и правда избавляет от многих недугов. И даже разоряющийся телефон не помешал.
Потом Семерка сделала мне массаж — со знанием дела, не обойдя вниманием даже стопы, и я улетел, растворился в ощущениях, забыв обо всем. А когда спустился на землю, снова повторил ночной подвиг.
Взмыленная Семерка, откидываясь на спину, прошептала:
— Александр Нерушимый награждается орденом Первой степени за заслуги перед Брайшиц Юлией! Это полный улет!
Некоторое время мы лежали молча. Тикали настенные часы, показывая полпервого дня. Понемногу возвращалось восприятие реальности, а вместе с ней — понимание, что Димидко меня распнет. Ну и хрен с ним! Горит сарай — гори и хата!
Я потянулся к телефону, глупо надеясь на сообщение от Лизы, но обнаружил два — от Димидко, которые не стал читать, и одно — от хозяина яхты: «Мне очень жаль. Деньги за паруса перевел на твой счет».
Вот так просто — «мне очень жаль». Я невольно скрипнул зубами. Посмотрел на блаженно улыбающуюся Семерку. Она ощутила мое внимание и прошептала:
— Нет-нет, ты не обязан на мне жениться, не переживай… А вообще, не хочешь рассказать о том, что у тебя случилось? Говорят, после этого отпускает.
Да, я хотел, безумно хотел избавиться от дерьма в душе, но не стал — незачем выносить сор из избы, пусть она и разрушена. И закрыл мысли.
— Спасибо за заботу, но нет.
— Мужик! — оценила Семерка и перевела тему: — Телефон убери. Поговорим о нашем, о необычном.
Я отнес трубу в кухню, все равно ожидая весточку от Лизы, рассказал про генерала Ахметзянова и что послал начальника «Динамо».
— Дважды мужик, — кивнула Семерка. — А теперь, как награда за заслуги перед Юлией Брайшиц, я научу тебя прятать мысли так, чтобы этого не заметил даже бээровец. — Она села и лукаво улыбнулась. — Просто представь белый пакет и положи туда нежелательную тему. Завяжи пакет и думай о другом. Ты все делал правильно, загоняя мысли в тень, но оттуда они все равно выглядывали, и при должном умении их можно вытащить.