На 127-й странице. Часть 3

Крапчитов Павел

— Конечно, мистер Деклер, — как ни в чем не бывало ответил он. — И…, - он помедлил. — Ешьте спокойно, вас никто не побеспокоит.

Я посмотрел по сторонам. Тарапуньку куда-то увели. Возможно, к корабельному лекарю. Все же связки на плече я ему хорошо растянул. Кроме того, возможно, хрустела не ножка лавки, а его нос.

Оставшиеся в столовой матросы, словно в подтверждение слов боцмана, спокойно расставляли столы и лавки назад. Через несколько минут ничего вокруг уже не напоминало о происшедшей здесь драке.

Я получил новую порцию каши с солониной.

— Держи, — рядом со мной приземлился

на скамейку рослый матрос и поставил передо мной жестяную кружку с водой. — Легче пойдет. — Он кивнул на кашу. — Мы на нее уже смотреть не можем. Без воды никак.

— Благодарю, — сказал я и осторожно сделал глоток из кружки.

«Не родниковая, но пойдет,» — подумал я.

— Здорово ты навалял Горе, — матрос не отходил и был явно настроен на разговор.

— Горе?

— Ну, да, — кивнул мой собеседник. — Мы его так зовем.

Очевидно, Горой звали того матроса, с которым я схватился.

— Но ты на него не обижайся, — продолжил собеседник. — Ты просто не знаешь. Швабра — это…, - он замялся, не зная, как сказать и показал куда-то вниз своего живота. — Это, как мужское…

— Достоинство, — подсказал ему я.

— Во-во, — засмеялся он. — Оно самое.

— Если ты мыл палубу и бросил швабру, то это, как будто, ты бросил свой…, ну, в общем, свое достоинство, — стал он пояснять. — А кому-то его придется поднимать. Кто захочет это делать?!

— А если просто поставить швабру? — спросил я.

— Тогда это будет просто швабра, и ее не зазорно будет брать другому.

— Ладно, бывай, — матрос хлопнул меня по плечу. — И больше не бросай швабру.

— Не буду, — пообещал я.

Сцена 27

Драка с матросом имела неожиданное продолжение. На ужин меня снова пригласили в офицерскую кают-компанию.

— Ну нельзя же так, лорд, — встретил меня с улыбкой коммандер Харрисон. — Вы так всех наших матросов поубиваете.

Я только развел руками, но Харрисон не отставал.

— Что вы там с ним не поделили?

Другие офицеры, что были за столом, тоже заинтересовано смотрели на меня.

Я все рассказал. Как меня направили мыть палубу, как меня освободил от этой повинности отсутствующий сейчас лейтенант Хандингтон, как упала оставленная мной швабра и как я столкнулся с матросом.

— С вами не заскучаешь, лорд, — подытожил мой рассказ Харрисон. — Но такое правило действительно есть.

— И матроса действительно можно понять, — продолжил он. — Вот вы не хотели бы поднимать чье-то мужское … достоинство.

«Ну, да все дело в швабре,» — подумал я. — «А капитан здесь совсем ни при чем».

От мрачных мыслей меня отвлекла еда. Сегодня на ужин в офицерской столовой была жаренная картошка и рыба, на десерт принесли сыр, а запивали мы все это белым вином. Про кашу с солониной я уже не вспоминал.

— Кстати, — снова заговорил со мной Харрисон. — Вы не против, если я потом зайду к вам с альбомом и немного попозирую.

— Буду рад, — не стал возражать я.

Моя догадка, что офицеры захотят получить новые рисунки, взамен отобранных капитаном, подтвердилась. Надо было подумать, как сделать все так, чтобы новая партия живописи не обернулась для меня очередной «ссылкой» в матросскую столовую.

Сцена 28

Все

вышло так, как я и ожидал. За вечер у меня побывали почти все офицеры «Дефендера» с просьбой сделать их портрет. «Ну, такой,» — говорили они. — «Как вы можете». Однако, в прошлый раз офицеры получали рисунок, а я — только шишки. Теперь я решил этого избежать. На просьбу каждого я просил придумать сюжет или антураж, в котором они должны быть нарисованы. Кроме пиратского, конечно. Я ссылался на то, что такой рисунок уже есть. Ведь капитан обещал вернуть всем рисунки в конце плавания. Своей просьбой я ставил офицеров в тупик. Они обещали подумать и уходили. Так что я быстро освободился и отложил альбом с карандашами в сторону.

Отложил, а потом снова взял в руки. То ли я немного устал от излишнего воодушевления моряков, то ли виновато напряжение последних дней, но мне захотелось чего-то своего, близкого. Руки сами стали водить карандашом по бумаге. Получилось лицо молодой женщины.

Несомненно, это была мисс Одли. Но я такой ее никогда не видел. Без шляпки, голова немного наклонена, а волосы слегка растрепаны. Взгляд немного снизу-вверх, а губы слегка приоткрыты. Умом я понимал, что это Тереза Одли, журналистка из Сан-Франциско, которая едет вокруг света по заданию редакции, но мои глаза смотрели на рисунок и видели другое. Это была та женщина, с которой я лежал, тесно прижавшись, душной ночью в каюте «Пасифика» на рейде Йокогамы. Именно на это лицо я потихоньку дул, чтобы немного его охладить и ждал, пока его хозяйка заснет.

«Боже мой,» — подумал я. — «Бедная моя голова! В ней все перепуталось».

Я вырвал лист из альбома и взялся за другой. Но результат был тот же. У меня получалось милое, чуть печальное лицо мисс Одли, но наваждение никуда не уходило. Обманутое каким-то мороком сердце тянулось к этому изображению и твердило, что это именно та, из-за которой оно когда-то учащенно билось.

В конце концов, разум победил сердце. Я захлопнул альбом. Рисунки с портретом мисс Одли спрятал под матрас. Больше мне их положить было некуда. Это дало свои результаты. В голову наконец пришли здравые мысли. Я подумал, что мне давно надо было нарисовать портрет журналистки. Это бы облегчило мои поиски. Тогда, в Адене, я бы не просто спрашивал, мол, не видели ли вы мисс Одли, журналистку из Сан-Франциско, а в добавок бы еще показывал ее портрет. И как знать, может быть, тогда мои поиски были бы результативнее.

Сцена 29

Ажиотаж вокруг моей персоны, начавшийся после того, как боцман то ли по ошибке, то ли еще почему привлек меня к мытью палубы, резко пошел на спад. Новизна прошла. Я стал часть обыденной жизни экипажа корабля, частью «пейзажа». Я ходил есть к офицерам в кают-компанию, вел там ничего не значащие разговоры и снова уходил в выделенную мне каюту. Иногда ко мне заходил Вильям. Он серьезно относился к своим обязанностям соседа по графству и старался сделать мое времяпровождения на корабле приятным. В один свой приход он принес шахматы. Теперь мы с ним обычно играли пару-тройку партий. Мой «сон» никак не мог помочь мне в этой игре, поэтому я, как правило, проигрывал. Так без особых приключений я оказался в Суэце.