На аптекарском острове
Шрифт:
— Сегодня утром, когда я получила письмо и сказала деду, что мы идем в Ботанический сад, он сразу все понял. Ничего не сказал, а понял. Видели бы вы, как он заволновался, брюки сразу стал гладить. Я ему говорю: «Деда, давай я выглажу». А он ни в какую. Да разве, говорит, ты сможешь. Так и не дал.
И тут позади себя я услышал голос папы:
— О, да у вас, я погляжу, большой сбор.
— Не хватает только Алешкиной трубы, чтобы сыграть нам «Амурские волны», — добавила мама и улыбнулась.
И все начали раскланиваться, говорить, что сегодня чудесная погода и что весна в этом году наступила совсем незаметно.
Тогда я подбежал к будке, где сидела старушка и продавала билеты.
— Скажите, пожалуйста, в какой оранжерее цветут азалии? — спросил я.
— Поздненько, молодой человек, пришли, — ответила старушка. — Отцвели азалии.
— Как отцвели?! — закричал я.
— Да так вот. Время, стало быть, пришло. Но вы не расстраивайтесь. Сейчас много всего цветет. Налюбуетесь.
И тут я вдруг вспомнил, что старик говорил мне еще про рододендрон, который первым зацветает на открытом воздухе.
— Скажите, — снова обратился я к старушке, — а где у вас рододендрон растет?
— Да вон, пройдите чуток по дорожке — и налево. Там он и растет.
Через минуту мы все стояли около небольшого кустика, сплошь усыпанного нежными фиолетовыми цветами.
— Вот, — сказал я. — Я хотел показать вам эти цветы.
— И все? — спросила мама.
— Все, — ответил я.
Я думал, что вот сейчас мама начнет ругаться, говорить, что у меня очередная дурацкая затея, что я отрываю людей от важных дел… Но мама молчала. И все остальные тоже молча стояли и смотрели на цветы. А потом заговорили разом. Заговорили о том, что тут хорошо и красиво, о том, что не были в Ботаническом саду тысячу лет и что такой зеленой травы они уже давно не видели.
А мама вдруг сказала:
— Саша, почему ты совсем перестал писать? У тебя ведь неплохо получались пейзажи.
— Было время, — сказал папа. — А во всем Алешка виноват: почему он не водит нас сюда, в Ботанический. Сам, понимаете ли, идет в СУП-тропики, а родители должны загорать у газовой плиты. Ну да я вижу, он уже осознал свои ошибки. Осознал, Алешка?
— Осознал, — сказал я.
— Но что же мы все стоим на одном месте! — сказала Клавдия Александровна. — Пойдемте. Помнится, там дальше, в сторону Невы был чудесный пруд. Интересно, сохранился он или нет.
Мы пошли по узкой извилистой дорожке сада, и тут я заметил бородатого фотографа, меланхолически сидевшего на одной из скамеек. Он тоже нас заметил, а когда мы проходили мимо, вдруг встрепенулся и стал делать нам с Клочиком знаки, чтобы мы подошли.
— Мальчик, — сказал он и нервно затряс Клочика за плечо. — Ты знаком вон с теми двумя пожилыми людьми?
— Знаком, — ответил Клочик. — А что?
— Ты должен и меня с ними познакомить! Какой типаж! Какой стиль! Я мечтал о такой паре всю жизнь!
— Могу познакомить, — ответил Клочик, уже догадываясь, куда клонит фотограф. В конце концов это было даже очень кстати.
— Позвольте представиться, — обратился фотограф к Графине. — Мастер художественной фотографии. У меня к вам предложение. Мне бы очень хотелось сделать ваш совместный портрет. Если не возражаете, я бы выполнил его на блюде.
— Молодой человек! — восторженно воскликнула Клавдия Александровна. — Вы прочли мое сокровенное желание. Я всю жизнь мечтала заказать портрет на блюде! Митя, это просто чудо!
— Вот и отлично, — сказал фотограф и прямо весь засветился от радости. — Я сразу почувствовал, что вы меня поймете. Виден стиль. А мой салон вам мальчики покажут.
И почтительно поклонившись, мастер художественной фотографии удалился.
Потом мы вышли к очень маленькому заросшему пруду, через который был перекинут горбатый деревянный мостик. И мне вдруг показалось, что там, на другой стороне пруда я вижу высокого седого старика с палкой.
Но когда я подошел ближе, там уже никого не было.