На бегу
Шрифт:
В этом месте мне бы распрощаться с Ольгой и Леоном, судьба которых была посвящена бессмысленному кровопийству, беспрерывной рефлексии и разговорам в телефон. Хотелось бы, однако, на полях пунктирно очерченной здесь их жизни добавить маленькое, чуть искупляющее «но»: они ведь были всё же нашими предками. А значит, частичка вампирской крови течёт, скажем, во мне, и в вас, Тохир Робертовна, и даже в этой обворожительной соседке по школе, которая вот прямо сейчас призывно махнула мне ладошкой. К ней, в заключении сочинения, я и спускаюсь с веранды дома.
***
В доли секунды отправив сочинение учителю, я окончательно
Полный дисконнект, который, вообще-то, единым правилом «Декрета об информации» запрещён, до сих пор накрывал волной приятного переживания, по природе схожего с эякуляцией. То есть, заканчивая сеанс коннекта (хоть и под прикрытием даркнет-фильтра, оставляющего фейковый маячок ай-пи активированным), ты будто очищаешься от всей давящей скверны сетевого инстинкта – потреблять и передавать друг другу пакетные камшоты информации. О, как же сладостен этот миг освобождения, слитый с моментом возвращения в живой мир…
Где лёгкий ветер нежно подхватывает каждый сосновый листок и тает вдали. Где солнце, толкаясь в небесной синеве с заплатами облаков, не забывает об июльской своей знойной заботе. Где ручей, аккуратно подпоясывает дорогу, прозрачно перекатывая в воздухе прохладные звуки. Где я подхватываю протянутую руку школьной соседки, чтобы ощутить на мгновение страстную дрожь её подчинения.
Мы идём вперёд, подрезав главную дорогу тропинкой, выскакивающей из-за дальнего корпуса школьного здания и резво прыгающей в лес. Честно говоря, я не знаю, куда и к чему ведёт тропинка, потому что до конца её не осиливал: всегда что-то мешало. Сегодня иной случай, я уверен, что с новой моей подругой мы дойдём до цели.
За время путешествия я, возможно, узнаю кое-что о ней, уж имя-то точно. Но вообще-то разговаривать мы не будем, потому что для этого нужно снова нырять в сетевой океан. Ни мне, ни ей этого не хочется: а я вижу в чистейших, хрустальных девчачьих глазах отражение только реального мира. В нём нету ни тени той лжи и того лицемерия, которыми пухнет пустота за ярко разрисованным виртуальным холстом, и это отрадно.
Простите, Тохир Робертовна, но здесь я врать не буду: эту часть сочинения вы не увидите. Потому что она не просто снижает пафосный лоск всего отправленного вам официально, она его перечёркивает. Канселлит не хуже огромной чернильной кляксы, случайно запущенной старинным писателем с кончика пера на лист рукописи.
Ведь если вдуматься, то вся наша жизнь – это рукопись, позаимствованная у бога из кармана. Фразу про карман я, конечно, вынул из профайла столетней моей Ольги Птичьевой, но до чего ж эти слова красивы в своей бездарности. Особенно, если добавить: никто рукопись у бога не крал, она сама выпала, обернувшись в полёте огромной жирной, крикливой чайкой. Именно эта-то чайка и накрыла тенью несчастную Землю лет сорок назад окончательно.
В точности неизвестно, что было до этого, говорят, война. Гуглонос услужливо подкладывает множество видео и картинок, где люди в неопознаваемом камуфляже едут внутри боевых машин, заряжают смертью лёгкую и тяжёлую артиллерию, запускают в небо разведывательно-боевые дроны, стреляют друг в друга из разного оружия. В этих кадрах много крови и боли, изувеченных тел, среди которых встречаются и детские… Смотреть войну даже с безопасного расстояния времени решительно невозможно, страшно, но главное возникает вопрос: зачем всё это было? Ради чего?
У вас, Тохир Робертовна, наверное, есть ответ, но он циничен и кошмарен. Да, они воевали за нас, за то мирное будущее над головой, за тот прозрачный лес, где я сейчас со своей подругой свободно вышагиваю лесной тропой, не думая об опасности. Любую опасность (кроме неизбежной смерти в туманной дали) отменили, но цена этой отмены несоизмеримо высока – это миллиарды вычеркнутых из жизни жизней… Мне бы следовало устыдиться за дрянной пафос этих бездельных мыслей, но я их уже подумал, прогнал в лабиринтах размышлений, так что пускай уж остаются.
Прекрасная школьная соседка, которая так и не оделась (и это хорошо, мы с ней за естественность, ведь раздеться пришлось мне), крепко сжимает руку. Она чувствует, что головой сейчас я не с ней, я не в ней, и только блистающий день подхватывает меня в величественном вальсе поющей природы. Глупышка не подозревает, что мысль моя бьётся в тюрьме без тюремщика, в саду без садовника, пытаясь поставить точку в бесконечном сочинении на тему навязанную сверху.
Поэтому я с огромным удовольствием отмечаю мелькнувшее среди частокола осин тело Леона Союз-Аполлонова – он бежит вглубь леса, неприятно хихикая, пытаясь спрятаться, уйти от возвращения в повествование. Отвлекая от его фигуры, наперерез летит Ольга Птичьева – ей почему-то не страшно появиться тут вновь, хотя и… ненадолго. Эти образы уже не нужны, они всего лишь тени скучного прошлого в настоящем будущем.
– Ме… ме… ме-ня зо… зо-вут Ми… Ми… Ми… Ха… Ми-ха…, – я пытаюсь совладать с тремя слогами, помогая себе напряжённо гнущейся правой рукой, но тщетно. Подруга в притворном ужасе круглит смешливые глаза, и я вдруг понимаю, что, возможно, и она – это всего лишь вызволенный сладострастным гуглоносом из чьей-то странной биографии образ. Образ, который зачем-то понадобился воображению именно сегодня, именно в моменты отрисовки сочинения на заданную тему. Да и чёрт с ним (с сочинением), в конце концов, всё это неважно…
Куда как важнее сейчас нырнуть вслед за всеми моими призраками внутрь леса, в водопад звуков и запахов, чистых, пышущих такой необыкновенной жизнью, которую специально вообразить нельзя. Вот он, настоящий Большой Контент, придуманный всего-то каких-то пару миллионов столетий назад, но придуманный кем? Это вопрос без ответа, ответа не найдёт никакой даже продвинутый гуглонос, а слово «бог» я, увы, выговорить не могу.
Выпутавшись, наконец, из-под тенистых лиственно-хвойных оков на берег небольшого озера, я вздыхаю по-настоящему – глубоко, до приятной щекотливой одури внутри. Сюда-то я и шёл последние два года, плутая дразнящими тропками, а вышел только сейчас, здесь-то всё и случится, но пока – неизвестно что.
Подмигнув висящему в облачных сливках всевидящему оку «старлинка», я через руки кувыркаюсь и после короткого разбега по хлипким мосткам влипаю в прохладную толщу воды. Чувствуя, как чудные мои драгон-крылья трепещут, а жабры под ними расправляются в сладком удовольствии, я улыбаюсь и ныряю поглубже: кажется, здесь и закончится моё выпускное сочинение, пора уж.
На бегу
Посвящается Сергею Милушкину, человеку, бегущему за мечтой.
Какие кроссовки идеальны для бега?