На берегах тумана

Чешко Федор Федорович

Он говорил, говорил без конца, взвинчивая себя и своего приятеля, только Нор уже перестал его слушать. Он понял, кто это такие. А еще он понял вот что: придется забыть о существовании Мудрых Заповедей и драться насмерть. Переселенцев, пропивающих свой последний день перед отправкой на Ниргу, не проймешь урезониванием и не запугаешь гневом префекта. По сравнению с судьбой, которую они выбрали для себя сами, наказание за оскорбление и дебош кажется не страшней материнского подзатыльника.

Рюни снова попыталась вывернуться из хватких пальцев, и снова ничего не вышло. Однако это безуспешное трепыхание вынудило болтливого поборника справедливости на мгновение заткнуться, и Нор решил, что настало время хватать

ската за хвост. Лишь бы Сатимэ не удумал вмешиваться... Впрочем, хозяин «Гостеприимного людоеда» явно не был способен вмешаться — казалось, будто все его силы поглощены старанием не лишиться остатков чувств.

Нор передвинулся поближе к заставленному посудой разливочному столу и спросил вкрадчиво:

— Почтеннейшие господа, кажется, изволили очень смеяться, когда я разбил стакан?

Тир осклабился. Его приятель, придавив Рюни коленом, удивленно воззрился на парня:

— Ишь, осмелел... Ты не извинений ли собрался требовать, недоносок?

Нор чуть помедлил с ответом — он лихорадочно вспоминал заискивающую улыбку, которую так ловко изображал на своей мятой физиономии базарный попрошайка Зизи. Торговки не могли устоять перед этой улыбкой; с жалостными вздохами они совали старику медяки, хоть прекрасно понимали: каждая из них и за десять дней не сумеет выторговать больше, чем выклянчивает за одно утро старый бездельник Зизи. Воспроизвести чудодейственное выражение лица во всех подробностях Нору, естественно, не удалось, но все-таки результат получился весьма удачным. И вот что поразительно: стоило лишь определенным образом скривить губы, как сама собой изогнулась спина, голова пугливо втянулась в плечи, жалобно заслезились глаза...

— Да что вы, почтеннейшие! Где уж мне сметь... — Нор очень надеялся, что больше ему никогда в жизни не придется разговаривать таким голосом. — Наоборот, я надеялся посмешить вас еще забавнее. Хотите, я разобью стакан лбом? Причем у меня даже синяка после этого не останется.

Быкоподобный Тир расхохотался. Смех его дребезжал, словно треснутый котелок волокли по мелкой брусчатке, — этакая могучая глотка могла бы расщедриться на что-нибудь повнушительнее.

— А ты ничего себе, потешный, — объявил Тир. — Валяй — греби, весели дядек! Порадуешь нас — наградим, с собой возьмем... Ы-гы-гы-гы-гы!..

Нор подобострастно закивал:

— Порадую, сей же миг порадую...

Он мельком глянул в лицо Рюни, исковерканное горьким удивлением и гадливостью; нашарил на столе стакан поувесистее... В следующий миг толстостенная посудина будто по собственной воле вырвалась из его руки и угодила в лоб младшего негодяя. Нор не смотрел, как валится на пол удерживавший Рюни наглец, как вскакивает вывернувшаяся из-под обмякшего тела девушка — парень и не глядя знал, что бросок был точен и об одном противнике можно надолго забыть. Но человекоподобный бык уже поднимался из-за стола.

Сидящий Тир, оказывается, был ничтожным заморышем по сравнению с Тиром, выпрямившимся во весь рост. Почему же всемогущие, сотворив такого дуболома, не озаботились наделить его благонравием?! Плохо дело. Человек-бык несоизмеримо сильнее, он зол, но уверен в себе, а потому нетороплив и спокоен... Спокоен? Вот это как раз поправимо. А не станет хладнокровия, так сила и гнутой медяшки не будет стоить!

Нор вздернул губу, словно кусаться хотел, спросил любезно:

— Зачем же вы рассердились, почтенный? Я же как пообещал, так и сделал — разбил лбом. Ведь не было уговора, что лоб непременно будет моим! А вы собирались смеяться, но не смеетесь. Почему?

Тир с ответом торопиться не стал. Сперва он зачем-то ощупал стол, подвигал его, приподнял. Потом сказал, удерживая на вытянутых руках добротное сооружение, за которым гости, бывало, и по шестеро и по восьмеро сиживали:

— Не поспешай. Сейчас все будем смеяться.

Всхрапнув,

человек-бык грохнул столом об пол, выпрямился, стряхнул превратившиеся в щепу опоры и двинулся к Нору, явно собираясь прихлопнуть его обезноженной столешницей. Двигался Тир нарочито размеренно, неспешно, однако времени на придумывание каких-либо хитрых выходок у парня не оставалось. Что же делать? Под рукой нет ничего хоть отдаленно напоминающего оружие. Кочерга, однажды сослужившая такую хорошую службу, далеко — она прислонена к каминной решетке, а дорогу к камину загораживает ходячая гора мускулов с огромной доской в лапах. Н-да, невесело получается. Если всемогущие позволят выкрутиться, то больше ни шагу без ножа и железного бивня. Плевать, что вооруженный подавальщик будет подозрительно смахивать на идиота, что о диковинном бивне могут пойти опасные слухи, — плевать! Все лучше, чем вот так стоять, будто уличная шавка перед боевым медведем... Хотя какую пользу могли бы сейчас принести нож или бивень? Да никакой!

Окажись Нор с подобным страшилищем один на один — сбежал бы, и в голову ему никогда не пришло бы ставить это бегство себе в упрек. Но сейчас нужно было спасать не только себя. Дядюшка Лим от растерянности и — чего уж грех утаивать! — от немалого страха напрочь утратил способность двигаться, а Рюни...

Рюни, к сожалению, не лишилась чувств, как это следовало бы сделать в подобной ситуации скромной благонравной барышне. Пользуясь тем, что о ней на время забыли, девушка прошмыгнула мимо упивающегося своей грозной медлительностью Тира и добралась до той самой кочерги, о недоступности которой мгновением раньше горевал Нор. Прихватив железяку обеими ладонями за самый кончик витой рукоятки, Рюни неслышно двинулась к огромной беззащитной спине. Лихо, красиво все это получалось у девушки — видать, немало труда успел положить на ее обучение господин Тантарр.

Нор уже видел осторожно поднимающийся над макушкой Тира приконченный клюв кочерги. А еще он видел (хоть сам не понимал — как), что Тир знает о готовящемся клюнуть его в темя железе. Человек-бык вроде не подавал ни малейшего повода для таких подозрений, однако парень был совершенно уверен: он слышит крадущиеся шаги за спиной, чувствует близость угрозы и выгадывает миг для страшного удара назад — всей мощью разворота огромного тела. Что будет с Рюни — это и камбале ясно. Увернуться она наверняка не успеет, а отбить... Вряд ли есть в Арсде человек, способный отбить гнутым железным прутом тяжеленную доску, выпиленную из двухобхватного дуба.

— Рюни, не смей! Он знает, беги!!!

Трудно сказать, угадывал ли Нор наперед последствия своего вопля, или он на что-то другое рассчитывал. Рюни и Тир не разобрали ни слов, ни даже кто именно заорал словно резаный — они просто сделали то, о чем только и думали. Оба ударили одновременно, и оба слишком рано. Грохнулась об пол выбитая из девичьих рук кочерга; сама девушка, лишь чуть задетая краем столешницы, отлетела к стене, схватилась за ушибленный локоть. Тир, жуткий удар которого ни по чему существенному не пришелся, ценой отчаянного усилия все-таки сумел устоять на ногах. И он же сумел опомниться первым. С глухим рыком гигант наступил на кочергу, глянул оценивающе на Рюни, на Нора — кого кончать первым? И вот тут-то Нор выискал для себя оружие.

— Зря вы, непочтенный, на кочергу влезли. — Парень будто продавливал слова сквозь сжатые зубы. — Добрый маэстро Тино учит, что нельзя менять ритм посреди песни. Так уж не сомневайтесь: если я стаканом начинал, то стаканом и закончу.

Нет-нет, Тир явно слишком умелый боец, чтобы терять самообладание из-за дерзости какого-то сопляка. Пытаться бросать в него стаканом тоже глупо — он видел судьбу приятеля и теперь наверняка готов отбивать своей столешницей любые броски. (Кстати, о приятеле — он, кажется, начинает шевелиться. Надо спешить.)