На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор
Шрифт:
Кто помог бы мне ступить еще хоть шаг.
Я не знаю никого,
Кто нуждался бы в моей руке;
Но когда в ночном молчанье прячется беда,
Кто-то тихо скажет: "Да..."
Чтобы взошла звезда.
[песня принадлежит Юлию Буркину]
Он еще пел что-то, потом долго просто, без слов, перебирал струны, рождая игривые, спокойные, печальные мелодии. "Этот человек музыкант от бога", - думал я, лежа на земле и глядя в небо. Мне начало казаться, что музыка льется оттуда, сверху, будто радужный водопад. Наконец, я просто заснул.
Разбудили меня звуки труб. Солнце еще не взошло, игра не началась, но уже никто не спал. Ждали знака - букетов разноцветного огня над башнями городов. Желтый город был уже не рядом, как вначале игры, а почти полностью скрывался за холмами; вдали виднелся Зеленый Замок. Еще дальше, почти у самого леса, я заметил Синий город. Надо будет посмотреть поближе. Снопы искр взметнулись так высоко и разлетелись так широко, что я думал: еще чуть-чуть и меня самого накроет покрывало цветного огня. Нет, не накрыло. Я помчался сразу в сторону леса. Флаги удавалось менять быстро и без хлопот, за мной просто не успевали. Один за другим рождались в небе медные орлы. Это уже стало своего рода моей визитной карточкой. Игра снова увлекла меня. Я кувыркался в воздухе, уворачиваясь от летящих в меня стрел. Знал, они не причинят никакого вреда, но это доставляло мне удовольствие. Иногда выставлял перед собой сияющий золотой щит - и стрелы разбивались о него, будто струи воды, рассыпая вокруг синеватые капли. Синий город отделяло от леса приличное, незаметное издалека расстояние. Если наш был выстроен из песка, то этот, скорее всего, вырезан из цельного куска бирюзы. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Те же оттенки, такие же прожилки змеились по стенам. Башен у города было гораздо меньше, они отличались массивностью, а не изяществом. Можно подумать, город строили в расчете на осаду. Впрочем, внимательно осмотреть его мне не позволили. Пурпурный как с неба свалился, принялся метать пшеничные зерна. Куда там флаги! Я как мог прикрывался от потоков
– Живут возле самого моря, с Морскими знаются. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Видел, как их Замок лепится к скалам? Говорят, у них там потайных ходов-тоннелей не счесть. А еще у них посреди двора, что внутри, площадка специальная, куда Воздушные садятся. - Ты был у них в городе?
– поинтересовался я. Фарит хитро прищурился: - Разведка - великая вещь. Бродяги, если честно, рассказали. Эти все знают. Им-то в чужие города заходить можно, это нам нельзя. - А почему нельзя? - Не получится при всем желании. Город сам не впустит. Так уж устроен этот мир - в своем городе живи, где хочешь гуляй, а в чужой монастырь даже без своего устава не лезь. Ладно, хватит болтать.
И был опять вечер с песнями и кострами. Так, почти незаметно прошли все три дня. Утром четвертого все вернулись к Желтому городу и выстроились, как в самом начале. Снова на ту же трибуну взошел судья, но на этот раз он был не один. Рядом с трибуной стояли еще тридцать с лишним человек - по числу городов. - Первый этап завершился, - сообщил он, - с довольно интересным результатом. Количество флагов почти одинаково. Впрочем, десятка командпобедительниц все же набралась. Это Красные, Фиолетовые, Пурпурные, Оранжевые, Радужные, Белые, Желтые, Синие, Зеленые и Малиновые! Поздравляем! Остальные - не огорчайтесь, вам обязательно повезет в следующий раз. День на отдых, завтра начинается второй этап. Лесной! - Отлично!
– Антон радостно хлопнул меня по плечу.
– Не зря старались. Обидно только, что эти, блин, многоцветные тоже... Ну да ладно, в лесу-то мы их точно сделаем, они только на равнине и могут. - А что, в лесу тоже флаги будем менять?
– спросил я. - Не-е, в лесу интереснее. Посмотришь. Тем более, судья правила расскажет. Пошли! Гуляние продолжалось до самого вечера. В огнях утопал весь город. Мы решили, что будет интереснее в темноте - и Замок тут же окутала ночь. Странно было глядеть на это со стороны: огромное строение под черным колпаком. Естественно, ничего алкогольного никто не употреблял: этого дела каждый достаточно перепил еще в той, в прежней жизни. Я не знал этого, мне рассказала Катерина. Все, кто достиг к моменту перехода более-менее солидного возраста, раньше были алкоголиками. Пили от безысходности, от тоски. Так и спиваются обычно. А кое-кто - от слабости характера. Так что, вспоминать прежнее никому особенно не хотелось... Дело уже шло к вечеру. Я несколько устал от шума и огней, от песен и плясок. Захотелось немножечко тишины и покоя. Ушел из общих залов. Там, за охваченной металлическими полосами дверью, журчит фонтан, а рядом с ним - скамья. Катерину я, как и ожидал, нашел сидящей на скамье перед изваянием. Она улыбнулась мне. - Почему не вместе со всеми? - Поднадоело, - признался я.
– Можно? - Можно. Здесь, мне так кажется, всегда тепло и сверху льется рассеянный солнечный свет. Наверное, так и надо, иначе исчезнет радуга над фонтаном. А вместе с ней что-то уйдет из этого мира оживших сказок. Мы сидели рядом и молчание вовсе не было неловким. Слишком много мыслей. У меня своих, у Катерины - своих. Заговорить, значит, разрушить... ...Комки радужного света медленно кружились над нашими головами. Невесомые капли падали на землю. Звучала тихая, странная музыка. Кто-то играет на арфе? Или это даже не рождено инструментом? Не знаю... Я ушел поздно вечером, так не произнеся не слова. Только попрощался шепотом, чтобы ненароком не потревожить удивительную тишину. И ушел.
Утром снова был сбор. Правда, людей было втрое меньше. Соответственно, уменьшилось количество судей. В лесу уже нужно не флаги менять, а искать кристаллы - куски кварца. Судья положил один такой на ладонь и поднял. Его трудно не заметить, еле на ладони умещается. Естественно, к лесу мы шли не пешком. Никому не хотелось оттягивать начало, а на переход ушло бы не меньше двух дней. Да и зачем, если можно в пять минут допорхать до опушки? Лес был именно такой, какой должен быть. Странно звучит, но это правда. Именно такой, каким я, в лесу ни разу не побывавший, представлял его. Когда закончились светлые рощицы, пошел и бурелом, и черные ельники, и мшистые поляны. На одной из таких полян и объявил судья начало игры. Здесь уже никаких тайм-аутов. Два дня на то, чтобы набрать как можно больше кристаллов, а искать ты их можешь хоть круглыми сутками. Я в первые минуты почувствовал себя несколько неуютно. Оно и понятно: все разбрелись кто куда и остался я наедине с шорохом листвы и стукотней далекого дятла. Впрочем, атмосфера была настолько... сказочной, что страх вскоре улетучился. Я осмотрелся. То тут, то там из-под старой листвы, травы и мха выглядывали шляпки грибов. Большие, даже слишком. Не как в кэрроловской "Алисе...", конечно, но в диаметре примерно сантиметров сорок-пятьдесят. Я представил, какой же длины ножка скрывается в мягком, как вата, ковре. Искать кристаллы в лесных дебрях было, конечно, интереснее, чем бегать по холмам за флагами, но я уже начал уставать от игр. Не физически. Скорее, морально. Это называется пресытился. Кристаллы оказывались в самых неожиданных местах: в дуплах, под грибами, даже в пчелиных гнездах. А иногда - на верхушках деревьев и тогда приходилось карабкаться по ветвям. Ночью лес не засыпал, в нем рождалась новая, странная и немного непонятная жизнь. Но ни единой минуты лес не оставался без движения. За два дня я настолько привык к нему, к одиночеству, к природе, что возвращение в среду людей было похоже на небольшой стресс: оглушали голоса, взгляды. Они, похоже, чувствовали то же самое и потому старались избегать активного общения. Мы не победили в соревнованиях - это было бы слишком большим везением для меня. Победили Фиолетовые. Как же злорадствовал Антон! Он, похоже, ничуть не огорчился поражению. Зато буквально прыгал от радости, когда радужные, подавленные, уходили к себе в город. "И за что их так любят?" - подумал я. Радужные бросили свое разноцветное знамя, но кто-то подобрал его и поставил на вершину холма рядом с муравейником. Муравьи оказались какими-то дикими, облепили древко и за несколько дней полностью сгрызли цветное полотнище. Так и остался торчать на ветру деревянный шест с обрывками цветастой ткани. Неделю после игры в Замке царила тишина. Отдыхали. Отсыпались, набегавшись по холмам, по оврагам и полянам. И я следовал общему примеру.
СНЕЖНЫЕ ЗАМКИ, ЛЕДЯНЫЕ ГОРОДА
Жизнь, наконец, вошла в нормальную колею. Отговорили разговоры о прошедшей игре и порешили на том, что в следующий раз обязательно нужно победить. Что мы, хуже остальных, что ли? Нет, конечно! И каждый занялся своим обычным делом. Кто-то лепил горшки из белой глины, кто-то рисовал пейзажи. - Картины не рисуют, - обижался общий любимец художник Володя. Рисуют в туалете на стенах, а картины пишут! Но его картины и правда были великолепны! Он никогда ничего не создавал. Вместо этого он постоянно смешивал краски, наносил осторожной рукой контуры, ждал... Потом уже заполнял холст цветами. И его холмы да скалы были не менее реалистичны, чем они есть на самом деле. Талант... А вот писатель в городе был всего один. Вернее, писательница. Ее звали Марианна. По происхождению она была русской, просто родители любили нетрадиционные имена. Правда, звали ее не иначе как Мари. Мари писала в основном стихи, но поэтессой себя не считала. Она читала свои творения по вечерам, когда все собирались в огромном каминном зале и сидели прямо на полу, часами глядя в огонь. Тогда они были особенно очаровательны, при свете дня простоватые, если честно, рифмы утрачивали свою силу воздействия. Шло время. Я уже настолько свыкся с жизнью в Замке, что уже, наверное, и не смог бы... Нет, я не вернусь... Что делать в ТОЙ жизни? Здесь есть бесшабашные, истинно детские забавы, здесь есть и спокойные, почти взрослые разговоры. Но здесь нет печали и нет тоски... Почти... Всем нам иногда бывает грустно. Так уже устроен человек - как весы. Колеблется то в одну, то в другую сторону... ...Однажды утром меня разбудил Антон. Только ему и Катерине я позволял входить в свою комнату. Ему - потому что сдружился с ним с самого начала, а Катерине... наверное потому, что испытывал к ней чувство, которому не место здесь. - Вставай, - сказал он, - у нас сегодня зима. Сегодня - зима. Забавное словосочетание. А ведь за все время пребывания здесь я еще ни разу не видел иной погоды, кроме солнечной и ясной. Даже дождя. Правильно, кто же любит дождь? Хотя, смотря какой дождь. Летний стремительный ливень, такой сильный, что, кажется, пробьет каплями асфальт, да еще с грозой - это да! А затяжной, свинцово-серый... Натянув штаны и свитер, я вышел на улицу - и был вынужден прикрыть глаза ладонью. Повсюду лежал снег, такой белый и чистый, какой бывает только в горах. Высоко в горах. Пока я гасил круги в глазах, кто-то залепил мне снежком в спину. Совсем не холодно, только чуть-чуть прохладно... Я схватил горсть снега и уже было развернулся, чтобы запустить в ответ, но встретил такой шквал снежных зарядов, что вмиг оказался похожим на снеговика. - Вот так, значит!
– крикнул я в ответ, специально добавляя в голос нотки обиды.
– Все на одного, да? Ну ладно! На вершине самого большого холма из снежных шаров уже строили подобие нашего города. Работа спорилась. Примерно через час возвели стены. Как они забирались на такую высоту, чтобы примостить очередной ком - черт его знает. Я только скатывал их и подавал наверх. Еще через пару часов появились залы, комнаты, коридоры, потолки. Поднялись в небо сверкающие ледяные башни и шпили. Мне все время
– по ее лицу текли слезы. Она встала на колени перед мальчиком, взялась пальцами за его подбородок, подняла лицо, чтобы заглянуть глаза. И, посмотрев, захлебнулась плачем. Все притихли. Все смотрели туда. Витя встал, посмотрел... И мне стало страшно, по-настоящему страшно. Да, в реальной жизни этот человек уже давно бы умер от старости. И посмотрев в зеркало, он увидел там настоящего себя. Старого, немощного, с морщинистой и дряблой кожей, с потухшими глазами. Четырнадцатилетний старик. Глубокий старец. Раньше у Вити были необычно яркие, зеленые глаза, а теперь - пустые серые стекляшки. На полу плакала Катерина. Что-то капнуло с потолка. Еще раз, еще... еще... Вмиг оплыли ледяные колонны, стал отваливаться кусками снег от стен. Все молча встали и вышли. Замок превратился в груду мокрого снега. Никогда, никогда не смотрите в зеркало.
Через два дня обрушилась одна из башен Желтого города. Это случилось ночью. Вначале, еще сквозь сон, я слышал шуршание осыпающегося песка, а потом - грохот, треск. Испуганные лица, широкие глаза. Кажется, только Катерина да еще небритый мужик Степаныч не испугались. - Рано или поздно - это должно было случиться, - тихо сказал Степаныч, когда увидел бесформенную кучу песка под стеной. Теперь в небо торчал жалкий обломок. - Конец Желтому городу, - добавила Катерина еще тише, чтобы никто не смог услышать ее. Но я стоял слишком близко.
– Что будет с ними?.. - А ты как думаешь, дочка? Они теперь будто заразные больные. В них теперь сидит ЭТО. Они постареют и умрут. Жаль. - А другие острова? Другие города? - Не зря же остров огорожен скалами, - Степаныч сунул в зубы свою обычную папиросу. Возвращаться обратно? Ни за что! Я убегу. Я уеду с острова. Как угодно - улечу, уплыву, но я не вернусь в ту жизнь. Я еще смогу... На корабле. Создать корабль вовсе нетрудно, он будет плыть сам. Туда, куда я захочу. И Катерина уйдет со мной, чтобы не умереть здесь от тоски. Как она держалась все это время? Как? - Кэти, - тихонько позвал я. Мы отошли в сторону.
– Давай уйдем. Уйдем отсюда, а? Давай. Они обречены, но ты... Ты ведь... Что будет с тобой? - Умру вместе с ними, - безразлично ответила она. - Нет, Кэт, ты уйдешь со мной. Мы сможем, все у нас будет хорошо, поверь мне... Я обнял ее и встретил изумленный взгляд. - Уйдем вместе, - шепотом повторил я.
– Не могу без тебя... Она оттолкнула меня, вырвалась. Ее щеки залил странный румянец. - Сволочь!
– прошипела Катерина.
– Сволочь! Зачем ты пришел? Это ты виноват! Это из-за тебя все! Сволочь... Она упала на колени, закрыла лицо руками. Заплакала. - Теперь уже ничего не изменить. Если... Уходи, прошу тебя! Уходи отсюда, возвращайся, октуда пришел! Умоляю, уходи... Ее голос потонул в общем крике: все в ужасе разбегались в стороны. Башни падали одна за одной, а до земли долетал уже простой песок. - Конец Желтому городу...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧТО ТАКОЕ ГРЕЗЫ?
БУМАЖНЫЕ КОРАБЛИКИ
* * *
Мне было лет шесть максимум, когда... кто-то научил меня складывать кораблики из бумаги. Кто - я точно не помню. То ли отец, то ли дед. Я вообще не очень хорошо помню детство, только какие-то отдельные события. Некоторые из них хотелось бы забыть... Из его рук кораблики выходили ладные и красивые да к тому же еще и прочные. Он долго мог качаться на воде, не размокая и не разваливаясь. На вопрос, как это получается, он ответил, улыбнувшись: "На все надо умение". Я тогда извел все тетради. И старые, и новые, подготовленные к школе. Естественно, получил за это нагоняй, но зато научился создавать из простого бумажного листа настоящие морские суда. И вот я решил спустить хотя бы один на настоящую, большую воду. Часто шли дожди, после которых по тротуарам во дворе текли бурные пенные потоки. Я недоверчиво посмотрел, как подпрыгивает вода на камешках. Такая, пожалуй, любой корабль погубит. Но судно качнулось и устояло. Устремилось вперед. Правда, до первого крутого поворота, а там - неизбежное крушение. Но на этот короткий миг я стал настоящим капитаном настоящего судна, а ручеек обычной дождевой воды - вышедшей из берегов рекой. С того дня я заболел морем и кораблями. Заставлял родителей выискивать все возможные журналы на эту тему, пытался делать какие-то модели, макеты. Ничего, конечно, у меня не получалось, детские руки не обдалали достаточной силой, чтобы совладать с крепким деревом. Но от этих занятий я получал нечто большее, чем модель фрегата...
* * *
Я ушел незаметно. Постарался, во всяком случае, и, думаю, у меня это получилось. Они были слишком заняты своим горем. Я чувствовал себя подонком, последнейшим из существующих. Я бежал, бросал их, кто называл меня своим другом... Я всегда был эгоистом. И правда, есть место ли мне в этом мире? Не мой ли приход породил жуткую трещину, в которую так невыносимо несет гнилью? Рассвет близок... На этот раз скалы не пропустили меня так просто. И не было краба, чтобы показать мне трещину. Спрыгнув на песок, я почувствовал себя разбитым и усталым... Сел, поджал колени к подбородку, уставился на горизонт. Как, право, странно все. Я всегда верил в судьбу. Неужели этот мир был обречен заранее? Неужели ничтожный человечишка - пешка в руках пресловутого рока? Как не хочется в это верить... Холодный прибой мерно выкатывался на песок. Звезды уже погасли, скоро встанет Солнце. Что будет, если меня найдут здесь? Что подумают? Бежать, скорее бежать... Я сделал корабль желтым в память о городе. Понимал, что скоро все узнают о гибели города, гибели непонятной, пугающей. Не стану ли я своего рода изгоем после этого? Не поставят ли печать? А-а, хватит печься о себе, пусть. Зато мне будет спокойнее. Бережно положил, именно так, судно на воду, осмотрел со всех сторон, вывел на борту зелеными буквами: "Чибис". Почему именно так? Как вы яхту назовете, так она и поплывет... А я хочу, чтоб не плыл, чтоб порхал над волнами. Надулся лимонный парус, наполнился ветром, будто изголодавшееся по кислороду легкое. Сам я встал у штурвала. Да, в том мире такого бы не получилось. Там бы пришлось орудовать парусами, поворачивать туда-сюда, а здесь верти себе штурвал, а оно все само делается. И вроде бы легко и весело скользить вот так над зеленой водой - все-таки мечта детства исполнилась, несмотря ни на что, но гложет душу тоска. Все дальше и дальше берег с маленьким крабом... Взошло Солнце, разбежались желто-розовые лучи по воде. - Эй, морячок! Я вздрогнул от неожиданности. Прямо на борту, свесив ноги, сидело... существо, иначе не назовешь, потому что таких маленьких людей я еще не видел. - Пассажира не возьмешь?
– спросило оно. Впрочем, он. Существо явно было мужского пола, на это указывали пышные наполовину седые бакенбарды, короткая бородка. Одет он был в серые брюки, белую рубашку и тоже серый плащ. - Откуда ты взялся?
– спросил я. - От верблюда. Корабельный я. Ну, чего смотришь? Домовые - в домах, а корабельные - на кораблях. Должен же кто-то проверять, не полопалась ли обшивка, нет ли трещин в днище... Ну? - Ну...
– я развел руками. Аргументы этого человечка показались мне в высшей степени убедительными.
– А зовут-то тебя как? Он удивленно посмотрел на меня, но потом удивление сменилось снисходительностью, мол, люди, чего от них еще ждать. - Чибис, сам же назвал. Не говоря больше ни слова, Чибис сбросил плащ, принялся лазать по мачтам. В конце концов, устало отдуваясь, сел обратно на борт. - Неплохо, - заключил он.
– Совсем неплохо. Куда идем-то? Я пожал плечами. - Подальше. - Тогда почему Подальше находится именно в той стороне? А почему не в той или не в той? - Подальше - оно везде. Кроме одного места, от которого подальше. - Правь-ка ты на северо-северо-восток, там есть острова, я не помню, как называются, но природа там...
– Чибис мечтательно закатил глаза. "Любитель природы", - проворчал я, но все же развернул корабль, хотя, мне не так уж сильно хотелось вновь попадать к людям. Мы молчали. Я слушал шум воды у бортов корабля, посвистывание ветра. Ветру я подставлял лицо, мне становилось легче, когда он обдавал меня соленой прохладой. Я понял, что счастлив. - Любишь ветер?
– спросил неожиданно Чибис. - Люблю... - И я люблю. Особенно когда он поет. Слышишь, как поет? Я прислушался, но уловил только обычный морской шум. - Нет. - Не тем слушаешь, душой слушай... Вот:
Ветер осенний
Царь дуновений,
Мир - твой печальный трон.
Помнишь ли, ветер,
Дол на рассвете,
Лютни прелестный звон.
Чибис не пел, а, скорее, просто читал. То ли наизусть, то ли действительно ему надиктовывал ветер. Я вслушивался в слова. Голос маленького человечка становился все объемнее, терялись присущие ему интонации, зато примешивались новые.
В небо летели
Нежные трели,
Вздохи и смех в садах.
Дни и недели
Длилось веселье,
Но унеслись года
в никуда
без следа.
Звуки голоса рождались из шума волн. Теперь я понял, что имел в виду Чибис. Песня звучит не в ушах, она рождается в самом сердце того, с чем ты стал одним целым...
Ветер осенний
Царь дуновений,
Ты - мой последний друг,
Песней правдивой
Твой сиротливый
Пусть раздается звук.
Светлым обманом,
Томным дурманом,
Верой покой смути.
Верой в цветенье,
В птичее пенье,