На берегу

Шют Невил

— Никакой это не конец света. Конец только нам. Земля останется такой, как была, только нас на ней не будет. Смею сказать, она прекрасно обойдется без нас.

Дуайт Тауэрс поднял голову.

— Пожалуй, это верно. Не похоже было, что в Кэрнсе или в Порт-Морсби так уж худо. — Ему вспомнилось, в перископ он видел на берегу деревья и кустарники в цвету — баксию и каскариллу и пальмы в солнечных лучах. — Быть может, мы были слишком глупы и не заслужили такого прекрасного мира.

— Вот это чистейшая, неоспоримая правда,—

сказал ученый.

А больше, видно, сказать было нечего, и они пошли курить на мостик, поглядеть на солнце, вдохнуть свежего воздуха.

Назавтра, когда рассвело, миновали вход в Сиднейскую гавань и прошли дальше на юг, в Бассов пролив. А на следующее утро были уже в заливе Порт-Филип и около полудня пришвартовались в Уильямстауне бок о бок с авианосцем. Адмирал Хартмен ждал их там и, едва перекинули трап, поспешил на “Скорпион”.

Дуайт Тауэрс встретил его на узком мостике. Адмирал ответил на его приветствие и тотчас спросил:

— Каков был рейс, капитан?

— Никаких неприятностей, сэр. Операция прошла, как было предписано. Но, боюсь, результаты вас не удовлетворят.

— Вы собрали слишком мало сведений?

— Данных о радиации сколько угодно, сэр. Севернее двадцатой широты нельзя было выйти на палубу.

Адмирал кивнул.

— Больных на борту не было?

— Был один случай, наш врач определил корь. Ничего связанного с радиацией.

Они спустились в крохотную капитанскую каюту. Дуайт разложил черновик своего отчета — исписанные карандашом листы с приложением данных об уровне радиации во время каждой вахты в течение всего похода, длинные колонки цифр, выведенные мелким, четким почерком Джона Осборна.

— На “Сиднее” я сейчас же дам это перепечатать,— сказал он,— но все сводится к одному: мы узнали слишком мало.

— Ни в одном из этих портов никаких признаков жизни?

— Ничего. Конечно, в перископ дальше и выше пристани много не увидишь. Прежде я и не представлял себе, как мало мы сумеем увидеть. Пожалуй, мог бы догадаться заранее. Когда находишься в главном канале, до Кэрнса расстояние немалое, и с Морсби то же самое. А сам город Дарвин мы вовсе не видели, он ведь стоит высоко. Видели только береговую линию. — Помолчав, он докончил: — Ничего особенно неладного там не заметно.

Адмирал перелистывал исписанные карандашом страницы, изредка медлил, перечитывал абзац.

— Вы на какое-то время задерживались в каждом пункте?

— Часов на пять. Все время звали через громкоговоритель.

— И не получали ответа?

— Нет, сэр. В Дарвине нам сперва что-то послышалось, но это просто на верфи скрипела цепь подъемного крана. Мы подошли совсем близко и разобрались.

— Видели морских птиц?

— Ни одной. Никаких птиц севернее двадцатой широты. В Кэрнсе видели собаку.

Адмирал пробыл на подлодке двадцать минут. Под конец он сказал:

— Что ж, напечатайте отчет как можно скорее, и пускай одну копию посыльный передаст мне. Хотелось бы узнать больше, но, видимо, вы сделали все, что только в человеческих силах.

— Я читал отчет “Меч-рыбы”, сэр,— сказал американец. — Там тоже почти нет данных о том, как дела на суше, что в Штатах, что в Европе. Думаю, стоя у берега, они могли видеть не больше, чем мы. — Тауэрс на минуту замялся. — Я хотел бы высказать одно предложение, сэр.

— А именно?

— Вдоль всей береговой линии уровень радиации не такой уж высокий. Научный консультант говорил мне, что в защитном костюме — шлем, перчатки и прочее — на берегу не опасно работать. Мы могли бы в любом из тех портов высадить человека на гребной лодке, с кислородным баллоном за спиной, и он бы все обследовал.

— А дезактивация, когда он вернется на борт? — заметил адмирал. — Задача не простая. Но, наверно, выполнимая. Я передам ваше предложение премьер-министру, возможно, он захочет уточнить какие-то подробности. И может быть, сочтет, что не стоит рисковать. А впрочем, мысль неплохая.

Он шагнул к рубке, собираясь через нее по трапу подняться на мостик.

— Можно нам пока отпустить команду на берег, сэр?

— Неполадок на лодке нет?

— Ничего существенного.

— Десять дней отпуска,— сказал адмирал. — Сегодня же пришлю распоряжение.

После обеда Питер Холмс позвонил жене.

— Вернулся цел и невредим,— сказал он. — Послушай, родная, я сегодня буду дома, не знаю только, в котором часу. Сперва надо покончить с отчетом и по дороге самолично доставить его в Адмиралтейство, мне все равно нужно туда заглянуть. Не знаю, когда освобожусь. Встречать не надо, со станции я дойду пешком.

— Как я рада слышать твой голос! — сказала Мэри. — Ты ведь не будешь ужинать в городе?

— Наверно, нет. А дома с меня хватит и пары яиц.

Мэри наскоро соображала.

— Я потушу мясо, и мы сможем поесть в любой час.

— Отлично. Послушай, тут вот еще что. У нас один матрос болел корью, так я вроде как в карантине.

— Ох, Питер! Но разве ты в детстве не болел корью?

— Если и болел, так до четырех лет. Врач говорит, она может повториться. Инкубационный период — три недели. А у тебя корь давно была?

— Лет в тринадцать.

— Тогда ты от меня не заразишься.

Мэри торопливо собиралась с мыслями.

— А как же Дженнифер?

— Понимаю. Я уж об этом думал. Придется мне держаться от нее подальше.

— О, господи… Но разве такая малышка может заболеть корью?

— Не знаю, милая. Попробую спросить судового врача.

— А он понимает в маленьких?

Питер чуть подумал.

— Ну, пожалуй, особого опыта по детским болезням у него нет.

— Все-таки спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорану. Как-нибудь устроимся. Я так рада, что ты вернулся.