На Большом Каретном

Незнанский Фридрих Евсеевич

– А хрен ли здесь ждать? – совсем уж неожиданно взвился Агеев. – Пока мы этого козла, который женушку фотографа объезжал, не найдем да не допросим...

Голованов знал, как умеет допрашивать вроде бы добродушный на вид Филя, и, чтобы заранее не пугать жену Турецкого, жестким взглядом посадил его на место.

– Хорошо, допустим, этого хмыря мы найдем, но...

– Ты хочешь сказать, что был еще кто-то? – подал голос Макс. – Возможно, даже четвертый и пятый? Потому что весь этот цирк в одиночку не разыграть?

– Да,

но не только это. – Голованов задумался, и, когда начал говорить, в его голосе уже звучали жесткие нотки: – Не очень-то мне верится, что Толчева замочили только из-за того, что он застукал свою женушку в постели. Не верю я в это!

– А что, разве подобного не бывает? – съязвил Агеев. – Да ты, Севка, почаще телевизор включай, там о подобных разборках каждый день сюжеты идут.

– Бывает и такое, – согласился с ним Голованов. – Но если ты внимательно смотришь свой телевизор, а не варишь в это время макароны, то должен был заметить, что в тех разборках присутствует элементарное мочилово, чаще всего с топором или поножовщиной, а в нашем случае...

Ирина Генриховна как-то по-новому посмотрела на Голованова:

– Вы считаете, что убийство на Большом Каретном – это личные счеты с Толчевым?

– Не знаю, – пожал плечами Голованов, – не уверен. Однако не исключаю и подобное.

– Ну ты и загнул, командир! – то ли возмутился, то ли удивился Агеев. – Это ж надо такое придумать! Личные счеты... Да кому он, на хрен, нужен, твой фотограф!

– А вот это мы и будем сейчас отрабатывать.

Закуску нарезали и достали бутылку из холодильника, когда Ирина Генриховна, сославшись на головную боль, уехала домой. Разлили по первой рюмке, Макс хотел было произнести привычный тост, однако только махнул рукой, выразив тем самым полнейшую безнадегу, и они выпили, не чокаясь.

Похмельная рюмка пошла без удовольствия.

В этот день Ирина Генриховна приехала домой позже обычного, чем вызвала явное неудовольствие как мужа, так и дочери, которым самостоятельно пришлось и ужин разогревать, и на стол накрывать. Правда, ушлая доченька, как только услышала хлопок входной двери и голос матери в прихожей, тут же ускакала к подружке, чтобы избежать непосредственного участия в выяснении родительских отношений, зато Александр Борисович встретил жену с язвительной издевочкой в голосе:

– И где же это мы так долго пропадали?

– Прекрати, Саша, – отмахнулась было Ирина Генриховна, устало опускаясь на краешек «уголка». – Ты ведь и сам все знаешь. Так чего же цепляешься?

Однако Турецкий, которому, судя по всему, вожжа попала под хвост, даже не думал идти на попятную.

– А чего я, собственно говоря, знаю? Я ничего не знаю. Кроме того, конечно, что моя жена преподает класс фортепьяно в Гнесинке, где все уроки заканчиваются...

И он довольно выразительно посмотрел на массивные часы, подаренные ему сослуживцами на сорокапятилетие.

– Прекрати! Ты же знаешь, что я в «Глории» была.

– В «Глории»?! – искренне удивился Турецкий. – А тебе-то чего там делать? В сыщиков поиграть захотелось?

– Ну, знаешь ли!

– Не знаю и знать не хочу, – сказал, как отрезал, Турецкий. – Думаю, нам и одного сыщика в семье хватит. Я имею в виду себя. А твои детсадовские игры в «сыщик, ищи вора»...

И хлопнул дверью, оставив в кухне жену.

– Дурак! – вздохнула Ирина Генриховна, не понимая, с чего бы это вдруг взъелся на нее Турецкий. Ведь отлично знал, куда она должна была пойти после работы, и мог бы сам догадаться, как скоро ее ждать.

Как-то само собой расхотелось есть, и она уже сама начала заводиться на столь неадекватное поведение Турецкого.

«Детсадовские игры! Может, ты меня еще в домохозяйки запишешь, узурпатор хренов?»

Она заварила себе чашечку кофе, достала из холодильника холодный язык с зеленым горошком, долго ковыряла вилкой в тарелке, пока не треснула вилкой об стол.

Турецкий сидел в большой комнате с кроссвордом на коленях, и непонятно было, то ли он телевизор смотрел, то ли кроссворд разгадывал.

– Ты чего это устраиваешь? – с порога взвилась Ирина Генриховна. – Или, может, думаешь...

Однако он не дал ей договорить.

– Прости, Иришка, – повернулся к ней Турецкий, – но... Я действительно не хочу, чтобы ты всерьез занималась этим делом.

– Ты... ты что имеешь в виду? – Ирина Генриховна вопросительно смотрела на мужа. – Дело по Толчеву или...

Турецкий уже как-то проговаривался относительно ее желания хотя бы немножко, один-разъединственный летний отпуск поработать в «Глории», однако она даже подумать не могла, что это вызовет у него подобную реакцию.

«Рабовладелец хренов!» – едва не вырвалось у нее, но она все-таки смогла взять себя в руки. У нее все еще оставалась надежда, что он не хочет, чтобы она занималась делом Юры Толчева, на которого Турецкий продолжал держать обиду, даже несмотря на то что он уже не топтал эту грешную землю.

– «Или», Иришка, «или»! – развеял ее сомнения Турецкий. – И я и дочь – мы не хотим, чтобы ты всерьез занималась этой работой.

– А ты за себя лично говори! – вспыхнула Ирина Генриховна. – С Ниной я и сама переговорить сумею.

– Могу и за себя, – вздохнул Турецкий, и на его скулах шевельнулись желваки. – Не женская это работа – преступников ловить. Это я тебе как профессионал, как следователь прокуратуры говорю.

Он замолчал, как-то снизу вверх покосился на жену и негромко добавил:

– Я, конечно, понимаю, рутинные будни заедают, и хотелось бы чего-нибудь новенького, остроты ощущений, но поверь... не то, не то все это. Закончила свои курсы, удовлетворила собственное желание – и будя.

Ирина Генриховна молча смотрела на мужа и не могла не удивляться тому, что он не понимает ее. Хотя, казалось бы... Столько лет прожили вместе, вырастили дочь, а вот поди ж ты, как держал ее за интеллигентку-музыкантшу, так и продолжает держать.