На борту «Утренней звезды»
Шрифт:
Он смеялся и протягивал мне стакан пунша. Мои губы погружались в теплую и сладковатую жидкость, которая меня оглушала.
— А вот это? — спрашивал я, указывая на жалкую колыбель из ивовых прутьев, которая служила постелью для нашей собаки Дианы.
— Это?.. Это было в тысяча шестьсот восемьдесят третьем. Я нашел эту вещь около ямы, наполненной креветками. Еще одна шхуна из чужой страны! Я должен сказать, что в этот же день я нашел бочонок со сладким вином… прекрасным вином… Что, малыш? Ты уже выпил…
Так проводил я вечера вместе с отцом, в то время как ветер налетал на наш дом, и свирепое море билось о берег на протяжении многих миль.
В один из бурных вечеров — кажется, все памятные вечера моей юности были бурными — мой отец, сильно возбужденный выпитым ромом и яростью природы, потирал руки, выражая этим привычным жестом полное свое довольство.
— Какое чудесное ремесло, мой сын! Даже нет надобности натягивать сети. Само провидение заботится обо всем. Оно не забывает своих сынов… черт побери! В шесть часов я видел большой трехмачтовый корабль, шедший на всех парусах… Я думаю, что он уже свернул свои паруса сейчас…
Ветер стонал за стеной, а я слушал отца, поджаривая на сковородке головля, которого я поймал в устье реки.
Послышались два решительных удара в дверь.
Мой отец подскочил. — Это объездная команда! — Он колебался.
— Пойди открой дверь, — приказал он совершенно спокойно.
Он спрятал бутылку с ромом, а я, дрожа от страха, открыл дверь. В комнату ворвался ветер, наполняя ее запахом йода, водорослей, свежей рыбы — словом, всем тем, чем пахло от проклятого Николая Мойза; примешивалось и еще что-то сладковатое, исходящее от всего мертвого.
Тогда, вместе с отвратительным запахом, появился человек, одетый матросом. Он был высокого роста; его кожа начала уже разлагаться, как у мертвеца, долгое время пробывшего в воде; невероятно раздутый живот делал его смешным и страшным.
Он закрыл за собой дверь и, показывая свое изъеденное лицо с обнаженными деснами, складывающимися в жуткую улыбку, осмотрелся мертвыми глазами вокруг, как человек, который ищет какую-то вещь, не зная точно, где она находится.
Отец сделал над собой усилие, чтобы смотреть на пришельца. Пот показался у него на лбу, и трубка дрожала в руках.
— Я Ганс Корк, — сказал человек удивительно слабым голосом. — Я пришел, чтобы найти свой сундук, на нем раскаленным железом выжжено мое имя. Я — Ганс, лоцман с «Варлуса», и я ищу свой сундук, который вы у меня украли. Теперь я плаваю на «Летучем Голландце».
Мертвец взял сундук в свои руки, изъеденные рыбами, и, задевая за дверные косяки, вышел. Ветер подхватил его.
— Нужно запереть дверь, — сказал отец со стоном.
Мы забаррикадировались, яростно сдвигая всю мебель к окнам и к запертой двери. Потом мой отец налил себе рома, дал выпить и мне; мы стали ждать, не говоря ни слова. Всю ночь мертвецы стучались в наши окна; ставни хлопали; мы слышали сверхъестественные голоса, требующие свое имущество. Один просил свою бутылку, другой шляпу, и все называли свое имя и имя корабля. К восходу солнца спокойствие водворилось в небесах, на суше и на море. Отец с тяжелым вздохом поднялся и взял свою шляпу.
— Какая ночь… а? Надень шляпу, мы выйдем. Опасность миновала, я задыхаюсь здесь!
Мы освободили доступ к двери и вышли. Серое небо сливалось с морем. Вдалеке виднелись высокие паруса корабля.
— Нужно было захватить подзорную трубу, — сказал мой отец, там виднеется корабль…
Он не кончил: вдали среди волн мы с ужасом услыхали плач ребенка. Тогда отец, заткнув уши, бросился к нашему жилищу, он скоро вернулся с колыбелью из ивовых прутьев и бросил ее в море.
И сколько мы ни напрягали слух, мы больше не слышали среди морских волн детского плача.
XV
Старик толкал перед собой тележку и кричал:
— Устрицы, вот настоящие устрицы из Вэнфлита!
Мак-Гроу остановился, схватил меня за руку так, что я перевернулся на одной ноге, и показал на старика. Потом мы взглянули друг на друга с нежной улыбкой. Город, настоящий европейский город захватывал нас, вызывал в нас легкую дрожь. Воспоминание о наших печалях и радостях исчезло. В течение нескольких минут мы были похожи на обычных горожан, готовых подчиниться законам, опирающимся на общую мораль.
Его Величество, через посредство Карла Эдена, кавалера и правителя Северных Каролинских Островов, обещал прощение всем пиратам, которые сдадутся до последнего дня марта месяца. Мы согласились, следуя советам Жоржа Мэри; вернее — некоторые из нас, потому что остальные покинули «Утреннюю Звезду»и уплыли на «Черном Повелителе», которого мы встретили за неделю до опубликования приказа.
— Подчинимся, — сказал Жорж Мэри, — и будем в безопасности. Назначенное сбудется в свое время, а пока никакая сила земная и небесная не помешает нам достигнуть того высокого положения, которое нам принадлежит по праву.
Он насмешливо улыбнулся и прибавил с широким жестом:
— Пойдите, пройдитесь по Набережной Казней, черт возьми! И закажите место этой собаке, Жоржу Мэри.
После этих мудрых слов многие из нас уехали в Лондон на английском корабле, пополнив его экипаж. У нас было достаточно денег, и эти деньги жгли нам пальцы, когда мы опускали руки в карманы.
— Ты бывал в Лондоне? — спросил меня Мак-Гроу. — Нет? Тогда, мой милый, ты увидишь прекрасный город, — более великолепный, чем Вера-Круз; в этом городе мы навестим нашего старого друга Ника Спенсера, — Ника Спенсера со старого «Варлуса».
— Спенсер там поселился? — сказал я.
— Да, ему это удалось, так как он плавал в хорошее время. Он умел, кроме того, откладывать деньги, а не сорил ими, как мы, как ты, как я. Нужно сказать еще, чтобы быть вполне справедливым, что ему удалось жениться на порядочной женщине. Все это привело к тому, что он открыл гостиницу под вывеской «Старая Молль», а настоящая Молль была погребена, по его желанию, лицом вниз задолго до большого лондонского пожара. Ник будет рад снова встретиться с нами.