На борту «Утренней звезды»
Шрифт:
— У меня… — сказал Пью.
Он не осмелился жаловаться. Я заметил, что Мак-Гроу, укрывшись в тени, со скрываемым беспокойством щупает себе артерию на руке.
И с наступлением ночи, когда с земли поднялись вредные серые испарения, мы переступили порог дома живописца дьяволов.
Пью не мог идти, ноги его ослабели. Мы поддерживали его за руки, чувствуя, как под нашими руками бьется кровь в его жилах.
Запах горелого мяса носился над городом. Большая стая воронов и коршунов пролетела над нами, испуская разноголосы крики; иные птицы стонали как дети.
Вдруг, несмотря на наши усилия, Пью свалился. Мы опустили его на землю. Он поднял на Мак-Гроу свои поразительно умные глаза.
— Сюда, Мак, — произнес он, показывая на сердце, — скорее!
И Мак-Гроу, наклонившись над ним, словно для того, чтобы посмотреть ему язык, налег всем своим телом на нож, приставленный к самому сердцу товарища.
Мы покинули умершего и присоединились к Жоржу Мэри с его шайкой.
И мы никогда не вспоминали ни о Красной Рыбе, ни о чуме, боясь, что нас из предосторожности посадят в лодку вместе с запасом сухарей, водой и ружьем с порохом, и смерть Пью мы объяснили просто следствием ловко описанной ссоры.
Но в продолжение пятнадцати дней и пятнадцати ночей Мак-Гроу и я ощупывали, засучив рукав, толстую вену на левой руке и вопрошали зеркала, отражавшие наши языки.
Наши воспоминания о Вера-Круз не заключали в себе ничего приятного.
IX
Фитиль подожжен. Последнее ядро выпущено. Белое облако медленно растаяло в воздухе. Мы увидели, что атакованный нами испанский корабль, подняв носовую часть к небу, тонул вместе со всем экипажем.
Мы взяли шкипера заложником и перевезли на борт около двадцати тысяч стоп бумаги, сто тонн полосового железа, паруса, а также много саржи и проволоки.
Мы избавились от этого добра, обменяв его на золотые монеты. Корабельный шкипер сослужил нам при этом хорошую службу. Он договорился с одним Голландцем из Маракайбо, который скупил все за наличные. В благодарность за его услуги мы даровали ему свободу. Мы сорвали с него одежду, связали ему руки на груди, и один из нас обмазал его алой краской.
В таком виде его спустили на берег, украсив зад длинным пером какаду, воткнутым, для забавы, в место, которое я не могу назвать.
Человек, очутившись на сожженном солнцем берегу, принялся бежать как дьявол. Мы видели в подзорную трубу, как он напугал женщин, бросившихся от него врассыпную, словно муравьи.
Потом корабль снялся с якоря, и эта забавная картина скрылась из виду.
У каждого из нас карманы были набиты золотом. Мы не могли сдержать свою радость. Питти, усевшись по-турецки на палубе, штопал свою голубую куртку, сопровождая работу песней.
Мак-Гроу, повязав черный галстук и засунув за треуголку трубку, опирался на палку с серебряным набалдашником; из кармана у него выглядывала клистирная трубка. Он готовился сесть в лодку, подпрыгивавшую за «Утренней Звездой», словно ягненок за своей матерью. Он пригласил меня занять место рядом с собой. Жорж Мэри был у руля; Нантез и Марсо взялись за весла.
«Утренняя Звезда» подняла британский королевский флаг. Перед нами вырос Остров Голубей с его удивительным населением, состоящим из плантаторов и девиц. Их яркие платья и широкие соломенные шляпы уже виднелись вдали. Прибытие «Утренней Звезды» в бухту Венесуэлы взволновало всех плутовок Маракайбо. В наших карманах звенело золото, и с нами был Нантез: что еще нужно, чтобы устроить пикник, воспоминание о котором сохранилось бы надолго после возвращения к нашим обычным скитаниям!
Когда мы прибыли на берег, нас встретили как победителей. Девицы протягивали нам цветы и губы для поцелуев. Мак-Гроу все знали. Каждый раз, заходя в гавань, он принимался лечить блудниц острова, и слава лекаря доставляла ему любовниц и всеобщее уважение.
Одна старуха пригласила его навестить больную дочь. Мы последовали за счастливым Эскулапом и вошли в убогую хижину, где красивая шестнадцатилетняя метиска лежала с завязанной тряпками шеей и смотрела жалобными глазами.
— Дочь моя! — произнес Мак-Гроу.
Он заставил больную высунуть язык и, улыбнувшись, вооружился ослепительной клистирной трубкой, вскинув ее на плечо, точно мушкет.
— Ах, матушка, — сказал он, — дайте нам кипятку, да положите туда вот эти отобранные мною травы.
Мы были в превосходном настроении и дразнили старуху, бормотавшую проклятия. Когда все было готово, Мак-Гроу взял клистир и протянул руку к юбкам метиски. Это была целая церемония: в то время как Нантез поддерживал неподвижный зад больной, Мак-Гроу, с осторожностью настоящей Манон, влил туда пинту горячей воды.
Это забавное зрелище привлекло прекрасных блудниц, которых Марсо называл «лошадками». Каждая с горячностью подавала свой совет, а метиска, сидя на своем ложе и опустив юбки, охая, гладила себе живот. Мы покинули это невеселое место. Нас манил свежий зеленый луг, и мы улеглись в тени деревьев, скинув крутки.
С нами были: Кармен, Тереза со Сторожевого Острова и Консептиа с Борики. Эти зубастые, смеющиеся и грубые девушки тотчас же завладели нами. Один Мак-Гроу, благодаря своему клистиру, внушал почтение. Я же, сидя подле маленькой Жуаниты, мог только улыбаться, наблюдая за проворными движениями молодой девушки. Она прыгала как белка и ласково теребила меня.
По правде сказать, Мак-Гроу, Жорж Мэри, Ансельм и я, думая о том, как оживить прогулку, сильно рассчитывали на Марсо и его уменье обращаться с женщинами. На корабле похождения Марсо сделались легендой. На одном французском сторожевом посту — так он рассказывал — он ласкал швей и развратничал с монахиней, в компании с маленьким аббатом, по имени Бужарон. Марсо охотно распространялся о своем прошлом.
Девушки громко смеялись. Они устроили между собой игры и обменивались замечаниями, которые приводили их в веселое настроение, и которых мы не понимали. Молчаливый Жорж Мэри пробовал пошарить в юбках Кармен, но она ударила его за это по рукам веером из перьев.
Мы опьянели. Чаши покатились на траву. Марсо тщетно пытался овладеть какой-либо из девиц. Это ему не удавалось. Он оказался вовсе не таким, каким он представлялся нам в море. И все-таки все наши надежды устремлялись к нему. «Покажи им, — думали мы, — ну, покажи им, этим мерзавкам, кто мы такие!»