На далеких рубежах
Шрифт:
И понесла же его нелегкая вслед за официанткой! Вот дурак, так дурак!
Но Нина, как на грех, не выходила из головы. Красивая девушка -смелая, бедовая!
И только он подумал о ней, как в дверь постучали.
– - Войдите!
В комнату вошла Нина с кастрюлями и тарелками на подносе. Смутившись, она остановилась у порога, перевела дыхание:
– - Заведующий столовой прислал... Я рассказала ему о вчерашнем случае, вот он и прислал. А вы вчера не ужинали и сегодня не завтракали.
Телюков в свою очередь растерялся и смутился при виде девушки и, чтобы скрыть свое смущение, сказал,
– - Ваш заведующий, Ниночка, видимо, добродушный человек, но недальновидный. Посылать такую девушку к закоренелому холостяку -- это все равно что впустить цыпленка в лисью нору.
– - Вы что ж, съедите меня?
– - засмеялась Нина.
– - Нет, я съем то, что вы принесли. Но знаете что? Я определенно начинаю в вас влюбляться. Скажите, между прочим, где вы научились так здорово на лыжах ходить?
– - Дома. Но, между прочим, разве влюбленные так разговаривают?
– - А как?
– - Становятся на колени, -- шутила девушка, расставляя на столе тарелки.
– - Э, нет! Во-первых, у меня синяк на колене. Во-вторых, вы неправильно поняли меня, Нина. Пока что я пребываю, так сказать, в начальной стадии. А на колени становятся уже влюбленные по уши.
– - А в-третьих?
– - Девушка выжидательно улыбнулась.
– - По-моему, я сказал все.
– - Не кривите душой, капитан.
– - А что еще?
– - Сказать?
– - Скажите.
– - А то, что перед официанткой вы на колени не встанете. Ни в этой стадии, ни в какой другой. Скажете -- неправда?
Телюков покраснел, почесал за ухом -- вот так отбрила! И продолжал в прежнем тоне, высказывая совершенно не свойственные ему взгляды, лишь бы скрыть свое смущение и казаться бывалым малым:
– - Прежде всего, Ниночка, меня в человеке привлекает его внешний облик, фигура, лицо. Чем эта фигура совершеннее -- тем более привлекательна, и тем человек ближе стоит к современности и дальше от своих предков -- обезьян. Видите ли, я преклоняюсь перед гармонией человеческого тела. Вам приходилось видеть античные статуи богинь, ну, скажем, Венеры? Так знайте: их создавали разум, воображение, гений великих художников и ваятелей. Да, да, именно воображение и гений. Ведь ни один художник не видел, да и не мог видеть, никакой богини. И в этом отношении художники античного мира были мечтателями-реалистами. Они не делали копий, заглядывали далеко вперед, предвидя неустанное и постоянное усовершенствование людской фигуры в процессе труда и физкультуры. Я тоже люблю физкультуру и спорт... И часто думаю вот о чем: каждая девушка хочет выглядеть красивой, почти каждая подводит брови, красит губы, а то еще и ресницы, чтобы они трепетали, как крылышки мотылька. Это все ненужное занятие, в крайнем случае -второстепенное дело. Спортом надо заниматься -- вот в чем красота!
– - О, да вы философ!
– - насмешливо заметила Нина.
– - Не пойму только, куда вы гнете и куда ведете свою философию? Кого вы имеете в виду?
– - Вас, Ниночка! Посмотрите на себя!
– - он протянул руку, чтобы обнять девушку за талию, и неожиданно получил такую оплеуху, что в глазах потемнело.
– - Та-ак!
– - протянул он и потер щеку.
Нина прислонилась спиной к двери, готовая в любую минуту выскочить из комнаты. Пристыженный
– - Простите, Нина, -- сказал он тихо.
– - А рука у вас не очень легкая. Сразу меня на место поставили.
– - Он улыбнулся и еще раз потер ладонью щеку.
– - Садитесь-ка лучше к столу, выпейте стакан чаю. От чистого сердца прошу.
– - Да вы разве признаете сердце? Ведь вы только что доказывали, что прежде всего для вас -- фигура, внешний облик человека.
– - Это все чепуха. Оставим это! Садитесь, Ниночка. Запросто.
Она неуверенно подошла к столу, примостилась на краешке стула -- очень взволнованная, побледневшая. В окно ударил солнечный луч, серебром разлился по комнате. Телюков вдруг заметил в ее глазах затаенную грусть, тяжкую задумчивость. Ноздри ее прямого носика нервно вздрагивали, и казалось, она того и гляди заплачет.
– - Я вас обидел, Нина. Простите!
Она резко отвернулась, и он понял этот жест как нежелание обнаружить свои слезы.
Он допил чай, поблагодарил девушку за завтрак. Нина прибрала посуду и быстро вышла из комнаты.
– - Подлец ты, Филипп Кондратьевич!
– - выругал себя Телюков и быстро зашагал по комнате, решив лечить ушибленное колено комплексом физических упражнений.
Он шагал взад и вперед и все думал о Нине. Кто она? Как очутилась здесь? Девушка серьезная, образованная -- это ясно. Одинокая -- квартирует в городке. Не пустышка. Полна достоинства и высоких чувств -- это тоже -- увы -- факт.
Он прилег, отдохнул немного и снова начал вышагивать от стены до стены. Спустя некоторое время пришел солдат-связист устанавливать на квартире телефон. Обычно связистам бывает известно все, что делается в полку. И этот солдат, как бы между прочим, рассказал о полете майора Дроздова и о том, что тот не перехватил чужой бомбардировщик, а только прогнал его.
– - Не перехватил?
– - поразился капитан.
– - Дроздов -- и не перехватил?
– - Нет, этому никак не мог поверить Телюков. Здесь что-то не так.
Телюков заставил связиста еще раз рассказать о том, что произошло ночью на рубежах перехвата, и тотчас же, несмотря на боль в колене, решил идти в штаб. Его одолевал боевой азарт.
Но в штаб Телюков не попал. По дороге его встретил замполит.
– - Почему, капитан, вы не были на облете района полетов? Что с вами? Говорят, ногу сломали?
– - Нет, просто ушиб. Пустяки, пройдет, -- выкручивался Телюков.
– - Я вот собрался на предварительную подготовку.
– - Не болтайте вздора!
– - резко оборвал его замполит.
– - Идите к врачу...
– - Да я здоров...
– - Идите!
И Телюков послушно заковылял в сторону медпункта.
А замполит отправился на аэродром, на стоянку самолетов. Там сегодня решалась важнейшая задача дня: выполнялись регламентные работы. Именно туда должен был переместиться центр партийно-политической работы.
Авиационные специалисты брали на себя социалистические обязательства, вызывали друг друга на соревнование, чтобы как можно скорее ввести самолеты в строй. Нужно было проверить, как освещается в наглядной агитации ход соревнования, что сделано, а что упущено.