На далеких рубежах
Шрифт:
Капитан Махарадзе рассказывал эту историю с грузинским акцентом, с добрым народным юмором. Поддубный и Телюков хохотали от души.
– - Ну, ты артист, Вано, ей-богу, артист!
– - восхищался Телюков.
В определенное время к дежурному домику подкатил грузовик, за окном сверкнули фары. У Телюкова екнуло сердце. Привезли ужин.
Нина вошла не то в собачьей, не то в волчьей дохе и в таком же сером меховом капюшоне. Ее можно было принять за эскимоску.
С той поры как Телюков получил пощечину, он больше не заигрывал с девушкой. И злился на нее, и стыдно ему было. "Аллах вас всех возьми!
– рассуждал он.
– - Что же это получается? Какая-то девчонка залепила пощечину офицеру-летчику!"
И сейчас, увидя ее, он отвернулся, даже не поздоровался.
А сердце все же екнуло. С чего бы это?..
Девушка сгружала ящики с продуктами и посудой и переносила в комнату, где обычно ужинали дежурные экипажи. Ей никто не помогал.
Украдкой Телюков наблюдал за ней, когда отворялась дверь. Она казалась ему в своем наряде просто очаровательной. Нина, очевидно, чувствовала на себе его взгляд и заметно волновалась.
Взвалив на плечи тяжелый ящик, она неожиданно споткнулась на скользких ступеньках и съехала вниз. Послышался грохот бьющейся посуды. Телюков поспешил на помощь, помог девушке подняться.
– - Ушиблись? Сильно?
– - Спина... ой...
– - простонала официантка.
Ее губы искривились, как у ребенка, готового расплакаться. И таким нежным-нежным показалось Телюкову лицо девушки. Взял бы и расцеловал...
– - Спасибо, капитан, -- она с трудом выпрямилась, замирая от боли.
Телюков отвел ее в комнату и, возвратившись к злополучному ящику, поднял его.
– - Э-э, да тут, кажется, одни черепки остались.
– - Правда?
– - испуганно спросила Нина.
– - Ей-ей!
Осмотрели ящик. Из десяти тарелок уцелело только четыре.
– - Я уже имела предупреждение по поводу этой посуды. Теперь меня уволят.
– - За разбитые тарелки?
Нина чуть не плакала.
– - У меня уже не хватит зарплаты, чтобы расплатиться.
Телюков поспешно сунул руку в карман тужурки.
– - Вот, возьмите, -- протянул он девушке десять рублей.
– - Нет, нет, спасибо, не нужно! Вы-то здесь ни при чем!
– - Ну так что, что ни при чем. Возьмите, прошу вас!
Но Нина упорно не соглашалась взять деньги.
– - Ну, как хотите, -- сказал Телюков и вышел во двор. То, что он предлагал официантке деньги, кое-кто мог бы истолковать превратно, не следовало этого делать при всех.
Пурга усилилась. Помигивая карманным фонариком, техник-лейтенант Гречка ползал под фюзеляжем самолета с деревянной лопатой, выгребая из-под шасси снег. Увидев летчика, он начал чертыхаться на чем свет стоит, кляня погоду и незавидную судьбу "технаря".
– - Вот служба так служба, -- ворчал техник, орудуя лопатой.
– - За ночь намаешься, как сукин сын, а утром придешь домой, а жена и говорит: "От тебя керосином несет, электропроводкой ахнет, как конским потом от цыгана..." И отворачивается, каналья, вместо того чтобы приласкать да согреть мужа!
– - Это ваша-то жена?
– - усомнился Телюков.
– - Такая заботливая, такая простая и добрая женщина! Не поверю!
– - Все они со стороны простыми кажутся, -- ответил Гречка.
– - Впрочем, я не обвиняю свою женушку. Как-никак и чаем горячим напоит, и блинов напечет, а я страсть люблю блины, да еще маслом политые!
– - Да, а тут, брат, иной раз придешь домой -- холодно, пусто, хоть собак гоняй... Неуютно, грязно...
– - А вы женитесь.
– - На ком?
Гречка лукаво прищурился:
– - А хоть бы и на Нине. Вы не смотрите, что она официантка. Ого! Такую днем с огнем не сыщешь! У-ух, девка! Знаете, лицо у нее -- ну, чисто артистка! А загляните в глаза -- синие, чистые, как вода в кринице... Это понимать надо! У плохого человека таких глаз не бывает! Да и не избалованная, видать...
Никак не ожидал Телюков таких советов от Гречки. Он был уверен, что техник-лейтенант и в мыслях далек от девушек... В он глаза расписывает... Вишь ты, пригляделся, стало быть...
Бросив лопату, Гречка пошел ужинать, а Телюков зашагал взад и вперед между самолетом и дежурным домиком, неотвязно думая о Нине. Она, как тень, следовала за ним, не оставляя его ни на минуту. Он вспоминал каждый ее жест, улыбку, выражение глаз, излучавших столько тепла... "Вот возьму да и женюсь на ней, -- взволнованно думал он.
– - Разве это так сложно? Где здесь лучшую найдешь? Да и есть ли лучше? Вот и Гречка такого же мнения..." Он потирал руки от радости, охватившей его всего. "А что, если она не согласится?
– вдруг закралось в душу сомнение.
– - Как не согласилась Лиля... Что тогда, а?"
Этот вопрос раскаленным гвоздем застрял у него в голове. Страшно было даже подумать, что еще раз он получит отказ, как получил от Лили.
Дождавшись, пока все поужинали, Телюков набрался храбрости и решительно вошел в столовую.
– - Ну как, Ниночка, осталось там что-нибудь для меня? Или, может быть, вы обо мне забыли? А я, правду говоря, проголодался. Вола съел бы! Кстати, был такой обжора, только, конечно, не в нашем полку; это было еще в старое время, в царской армии. Хотите, я расскажу вам об этом случае?
Раздавая ужин, Нина сбросила с себя свое меховое убранство и осталась в своем белом халате, резко оттенявшем смуглость ее кожи и синеву глаз.
– - Ужин вас ждет. Садитесь пожалуйста.
– - Вот спасибо. Так рассказать про обжору? Это очень интересная история! (Телюков придумал ее для того, чтобы задержать Нину).
Девушка поставила перед летчиком тарелку с гуляшом.
– - Ешьте, а то остынет.
– - Садитесь возле меня, -- Телюков указал на стоящий рядом стул.
– - Ну, пожалуйста!
Нина, подумав немного, примостилась возле него, сморщившись от боли.
– - Так вот, слушайте. Звали обжору Петром. Служил он денщиком у одного офицера. Этот офицер сказал однажды другому офицеру, своему приятелю:
"А мой Петр и вола съест!" -- "Врешь!" -- "Нет, говорит, не вру". Офицеры были навеселе, томились от безделья и обрадовались случаю заключить интересное пари. "Съест Петр вола!" -- "Не съест!" Ударили по рукам. Офицер подозвал к себе денщика, строго спросил: "Съешь, Петр, вола?" -- "Так точно, ваше благородие! Съем".
– - "Ну, -- говорит офицер, -- смотри, каналья! А то я все имение на кон поставил. Не съешь -- с сумой пустишь меня по миру. Но перед тем три шкуры с тебя сдеру!" -- "Да чего ж это я не съем!" -- даже обиделся денщик. "Ну, гляди, каналья!"