На далеких рубежах
Шрифт:
Вероника притихла, соображая, вероятно, как быть дальше. Неожиданно она зарыдала:
— Простите меня, капитан! Простите, прошу вас!
Телюков остановил машину.
— Так вот, моя милочка, — сказал он. — Никогда не думайте, что вы бог весть что… И если бы вы хоть немного представляли себе, что такое служба летчика, ночного перехватчика к тому же, то, вероятно, смотрели бы на него, как на святого. Кто-кто, а летчик видел и опаленного волка, и еще кое-что, чего вам не доведется видеть никогда. А теперь успокойтесь: я разверну машину при первой возможности и отвезу вас к вашему Мишелю. Он что, француз? Или это его театральный псевдоним?
— Михаил он.
— Так, значит, и вы не Вероника?
— Верой меня зовут.
— Такие чудесные русские имена — Вера и Михаил, а вы ими пренебрегаете. Ну как же! Михаил… Не звучит со сцены…Тьфу! Какие же вы слуги своего народа, если чураетесь родительских имен? А небось ни одного иностранного языка не знаете? — Телюков сказал несколько фраз по-английски. — Не понимаете? Ну, ладно. Успокойтесь. Я отвезу вас назад. Надо только найти место для разворота. Дорога больно узкая.
Вернись они сразу в городок, об этом инциденте никто б и не узнал, кроме Мишеля. Побесился бы он немного — и дело с концом. А они взяли да и поехали на озеро. Этого захотела сама Вероника, которая вдруг поняла, что «рыжий капитанчик» не такой уж простачок периферийный, как показалось ей с первого взгляда, да и вообще, как видно, человек порядочный.
Она пересела к нему, доверчиво протянула руку:
— Еще раз прошу простить меня, капитан. Я очень глупо поступила. Мне стыдно, поверьте. Давайте будем друзьями.
— Давайте, — согласился Телюков, но прежний его интерес к этой женщине уже пропал. На казалась ему пустой, недалекой, к тому же дурно воспитанной.
А ночь стояла прелестная, тихая. В небе переливались звезды. За осокой и камышами переливался при лунном свете плес. И отовсюду долетали таинственные шорохи не то зверей, не то каких-то, должно быть, крупных ночных птиц.
— Боже мой, как здесь чудесно! — воскликнула Вероника, потрясенная красотой ночи. «Она еще способна восхищаться!» — пренебрежительно подумал Телюков; он никак не мог простить этой легкомысленной девице оскорбления и теперь жалел, что не повернул назад и не отвез ее к Мишелю.
Не уделяя своей спутнице ровно никакого внимания, он молча вылез из машины, надул лодку и поплыл на ней сквозь густые камыши на середину плеса. В заранее облюбованном месте поставил перемет и поплыл обратно.
Пригорюнившись, сидела в машине Вероника. Она чувствовала — летчик не простил ей обиды. Видела, что перед ней был гордый и сильный человек. К тому же отчаянный, если не побоялся один, в кромешной тьме пробиваться сквозь камышовые заросли… Он и нравился ей, и вызывал какое-то чувство страха. Единственное, что ее успокаивало, это сознание того, что он — офицер, а офицер вряд ли позволит себе какой-либо грубый поступок по отношению к женщине.
В ночной тишине гулко доносился каждый звук. Всполохнется, ударит крыльями по воде дикая утка, а кажется, будто в камышах возится какое-то чудовище. И невольно вздрогнешь и оглянешься вокруг.
— Мне страшно здесь одной, — сказала Вероника, когда Телюков возвратился к машине.
— В машине страшно? Или вы меня испугались? Не бойтесь. Рыжий капитанчик смирный, как ручной медведь, — не тронет, не укусит.
— Но ведь я просила у вас прощения! — взмолилась Вероника, и в голосе ее послышались слезы. — Я дурно поступила… не знала… не думала… Никогда еще с летчиком не встречалась…
— А при чем здесь летчик?
— Отвезите меня назад. Ну, пожалуйста! Я вас очень прошу!
— Хорошо, — подумав, ответил Телюков. Открыв заднюю дверцу, он начал одеваться. — А я-то надеялся, — сказал он шутливо, — что мы уху сварим… Ну, как хотите. Домой так домой.
Он сел за руль, включил освещение. Лицо у Вероники было бледное, под глазами темнели круги, она вся дрожала. Но не успел Телюков нажать на стартер, как из тайги двумя полосами сверкнули автомобильные фары. Очевидно, ехали еще какие-то рыбаки из полка.
— Кто б это мог быть? — спросила Вероника.
— Скорее всего, наши.
Телюков не ошибся. На «газике» прикатил Байрачный. Соскочив на землю, он крикнул:
— Товарищ капитан, вам приказано немедленно вернуться.
— Боевая тревога?
— Хуже! — Байрачный засмеялся. — Там один артист поднял такой шум, что не приведи господи! Разбудил замполита и уверяет, будто вы его невесту увезли. Вот меня и послали на розыски.
— Что? Как вы сказали? — Вероника вышла из машины. — Ах, какой подлец! Передайте Мишелю, — повернулась она к Байрачному, — что мы не вернемся. Тоже нашелся «жених». — Она презрительно фыркнула. — У него жена и… Одним словом, мы не поедем.
— Э, нет, — возразил Телюков. — У нас, военных, приказ — закон, и никаких разговоров. Поехали.
— А уха?
Но Телюкову было не до ухи.
В штабе полка светилось лишь одно окно — в кабинете замполита. Окно было расположено низко и позволяло видеть, что делается в кабинете. Замполит похаживал из угла в угол, а на диване, втянув голову в плечи, сидел артист.
Поднимаясь на крыльцо, Телюков услышал, что и Вероника следует за ним, хотя он просил ее подождать в машине и не вмешиваться в его дела.
— Вам сюда незачем, — сказал он.
— Я должна обязательно поговорить с вашим начальником, — решительно запротестовала певица. Ее не смог остановить даже строгий вид вооруженного часового.
На шум вышел замполит. Узнав, что здесь происходит, он приказал дежурному пропустить актрису.
И вот их четверо в кабинете. Телюков не смог сдержать улыбки, когда увидел, каким козырем подошла к замполиту Вероника.
— Я не вещь, которую можно увезти! — сказала она с апломбом. — Мы с капитаном условились прогуляться и поехали. Что ж тут такого? Я знаю: капитан не женат. А у него, — девушка презрительно поглядела в сторону артиста, — у него жена…
Майор Горбунов опешил.
— Что касается капитана, — продолжала Вероника, — то он вел себя со мной корректно, как и подобает офицеру… А ты, — она повернулась к Мишелю, — я даже не понимаю, как ты осмелился?.. — Тут она опять вошла в свою роль.
— Но ведь ты пригласила и меня, — Мишель метнул на нее злобный взгляд.
— Приглашала, потому что не знала капитана… А потом… Потом я сама захотела проехаться к озеру. Понимаешь — сама.
— Они подло удрали от меня, — настаивал на своем Мишель.