На дальних берегах
Шрифт:
Спокойно (даже Сергей Николаевич не ожидал от него такого спокойствия) отнесся к сообщению американского штурмана Ферреро, прибывший вскоре после того, как летчиков проводили отдыхать.
Он вытер платком лоб, помолчал, пососал пустую трубку и спрятал ее в карман.
— Ничего не попишешь… Империалисты! — развел он руками.
И фраза эта прозвучала у него как-то по-особенному просто и убедительно: ее произнес человек, отдавший борьбе с империалистами всю свою жизнь.
Больше всех был подавлен Мехти. Он стоял в углу палатки, скрестив на груди руки, хмуро опустив голову.
— Я был под Сталинградом, в Польше, в Австрии, здесь… — медленно, словно припоминая что-то, сказал Мехти. — Страшно бывало… Но в то же время и просто: на нас шли фашисты, и надо было их разбить, чтобы на земле снова наступил мир… А над землей, оказывается, нависла новая тень… И все куда сложней, чем я думал!
— Да, Мехти, нам пытаются мешать, — сказал Сергей Николаевич.
— Но ведь это же союзники! Мы спасаем их страны от Гитлера!..
— И народы будут нам благодарны за это. А их правители — никогда.
Входная полость палатки приоткрылась, вошел ординарец, четко отрапортовал:
— Связной из Триеста!
Это была Анжелика, больше недели назад отправленная в Опчину. Она привезла письмо от группы товарища П.
Ферреро взял у Анжелики маленький конверт и отпустил ее. У входа в палатку девушку нетерпеливо поджидал Вася.
Ферреро надел очки, вскрыл конверт, пробежал глазами письмо. Мифический брат Анжелики нудно рассказывал о том, как он работает на лесопилке; просил присмотреть за козой, прислать ему праздничную рубаху. Расшифровав и прочтя письмо, Ферреро бросил его на стол.
— Что пишет товарищ А.? — спросил Сергей Николаевич.
— Что Карранти и Чарльз Беннет, агент Федерального бюро расследований, — одно и то же лицо.
Мехти сделал шаг вперед.
Сергей Николаевич усмехнулся:
— Одно к одному…
— Карранти — Чарльз Беннет! — повторил Ферреро, и ему стало ясно то, в чем и самому себе больно было признаться. — Он был прислан к нам из штаба корпуса. Значит, венгров расстреливала рука того же человека, который прислал Карранти…
— Но Карранти — американский разведчик, — сурово произнес Мехти.
Сергей Николаевич повертел в руках целлулоидный прямоугольник, оставленный штурманом Мак Джойсом.
— Интересно, что здесь на карте помечен, а потом зачеркнут как раз квадрат 11.
Вася и Анжелика нашли Мехти на утесе. По-прежнему перед ним стоял холст, рядом лежал ящик с красками и кистями. Вася был в приподнятом настроении: Анжелика снова с ним!
— Все пишешь? — улыбнулся Вася.
— И буду писать! — упрямо сказал Мехти.
— Когда же вы ее закончите? — спросила Анжелика.
— Наверно, после того, как начнет, — съязвил Вася.
— Скоро, Анжелика, — серьезно сказал Мехти. — Теперь уже скоро. Для меня многое стало ясно…
Да, замысел его принимал постепенно все более четкую, конкретную форму. Все в общем должно остаться так, как он задумал: солдат его счастлив тем, что, победив, возвращается домой. Но это счастье зрелого, закаленного в боях, многое понявшего человека. Ведь он был все время рядом с Мехти. Вместе с ним бил гитлеровцев. Вместе с ним задумывался над совершавшимися вокруг событиями. Вместе с ним мужал — и мыслью и сердцем. Он, этот солдат, знал и о Чарльзе Беннете, знал, что те, кто подослал Беннета, будут и впредь мешать людям строить счастье. И надо быть готовым защищать это счастье, выстраданное, добытое трудом и кровью. Солдат у Мехти уверен в себе. Уверен в будущем. Это благодаря ему на земле воцарился мир. Он еще только в пути. Родного села не видно. На небе обрывки туч, свинцовых, черных. Дует ветер, развевая плащ-палатку солдата. Трепещут листья тополя. Земля темная, твердая. Нивы колышутся, будто пенится море. Уверенно преодолевая сопротивление ветра, широко ступая, идет солдат. В глазах его суровая решимость. Он крепко прижал к груди свой автомат. Он шагает в сторону света — к солнцу, подымающемуся на востоке. Он могуч и словно прислушивается к чему-то тревожному, готовый встретить грудью любые опасности на своем пути.
Не должно быть никаких внешних эффектов. Пусть все будет естественно, просто… Чтоб не пышность была, а мощь, сила!.. Да, только так…
На холсте рождалась жизнь, какой ее знал и понимал советский солдат Мехти.
Ферреро и Сергей Николаевич прохаживались по поляне, когда к ним подошел ординарец и сообщил, что радистом получена шифровка: командира срочно вызывают в штаб корпуса.
Полковник и Ферреро переглянулись. Что бы это могло значить? После последних событий вызов этот выглядел подозрительно.
— Надо готовиться, — произнес, наконец, Ферреро.
Сергей Николаевич знаком отослал ординарца и, взяв Ферреро под локоть, прошел с ним в палатку, где помещался штаб бригады.
— Ты останешься вместо меня, — мрачно сказал Ферреро.
Сергей Николаевич усмехнулся:
— Ты говоришь так, словно идешь на смерть.
Взгляд Ферреро был и грустным и в то же время решительным:
— Вот что, Сергей. Если я не вернусь…
Полковник не дал ему закончить. Медленно, как бы размышляя вслух, он сказал:
— Все шло хорошо… Была бригада, были смелые, отважные люди в этой бригаде; они прославили свои имена. И был у этих людей командир. Все считали, что он мудр, прозорлив и смел… И вдруг оказалось, что он наивен, как мальчишка.
— Я выполняю приказ, Сергей, — с обидой в голосе ответил Ферреро.
Сергей Николаевич в упор взглянул на него:
— Но ты же знаешь, что, может быть, не вернешься обратно.
— Я не из трусов!
Он надел свой китель, переменил сапоги и направился к выходу. Полковник преградил ему дорогу:
— Послушай, Луиджи. Никто не сомневается в твоей храбрости. Но то, что ты собираешься делать, бессмысленно! Мы ведь даже не знаем, кто тебя вызвал!
— Вот мне и представляется случай узнать! — упрямо сказал Ферреро. — Я хочу выяснить, кто прислал ко мне Карранти, кто расстреливает венгров и почему соседние бригады начинают терять с нами связь. И, кроме того, мне не хочется, чтобы в штабе думали обо мне, о Луиджи Ферреро, как о трусе. Прощай, Сергей. Береги себя…
Ферреро протянул полковнику руку. Но тот, казалось, не заметил ее. Он стоял, загородив выход: лохматые брови его сердито нависли над потемневшими глазами.