На дело со своим ментом
Шрифт:
— Как ты можешь? — сказала я, в волнении заламывая руки. — Хорошо, если он выспрашивает ее в ресторане, а что, если допрашивает в совершенно другом месте? В каком-нибудь мрачном подвале или брошенном доме…
— Не-а, это уже детектив. Сидят люди, болтают. Очень даже может быть, что и подружатся. Тогда в ближайшие дни твоя Женька будет занята, и я смогу вздохнуть с облегчением, потому что вся моя головная боль от твоей подруги и…
— Рома, — сказала я, — я чувствую, что Женя в опасности. Она зовет меня… — И в самом деле, голос внутри меня взывал с мольбой: «Анфиса, Анфиса!» Я уже видела Женьку, несчастную, испуганную, а над ней занесенный нож. Вадим зло смеялся, при этом физиономией подозрительно напоминал Фреди Крюгера. Я рухнула в кресло и попросила валерьянки.
Мы еще несколько раз звонили Женьке, с каждым разом я бледнела все больше и больше и увеличивала дозы валерьянки. После часа ночи мы снова отправились к Женьке на квартиру, постояли возле запертой двери, а потом объехали рестораны, которые к тому моменту еще не закрылись. Женьки нигде не было. Мы звонили то подружке, то Николаеву, но Женькин телефон молчал, а автоответчик повторял занудливо, что Вадима нет дома. В пять утра я была уверена, что больше никогда не увижу Женьку, я имею в виду живой. Я рыдала на заднем сиденье машины и смогла-таки убедить Романа Андреевича, что дело нешуточное и требуется вмешательство милиции. Испугавшись, что я с минуты на минуту скончаюсь, Роман Андреевич дал необходимые распоряжения своим ребятам и предложил отправиться домой спать.
— Если они все еще на машине, их найдут и позвонят нам, — заявил он, но тут в голову мне пришло вот что: какой прок от этой машины, если Вадим уже разделался с Женькой? Она заезжала на работу, Вадим ждал ее, а потом, скорее всего, отвез домой и там, пользуясь ее беспечностью… Боже, я уже видела хладный Женькин труп, лежащий на пороге ее квартиры.
— Вдруг она еще жива? — воскликнула я, муж подпрыгнул и спросил:
— Ты что, спятила? — Но снова порулил к Женькиному дому.
— Рома, надо ломать дверь, — твердо заявила я. — Сейчас пока еще есть надежда. Рома, ломай дверь немедленно, или я ее сама сломаю.
— Анфиса, нас посадят в тюрьму за взлом чужой квартиры, — жалобно напомнил он, но ничто не могло остановить меня, и Роман Андреевич это прекрасно знал, вздохнул и сказал обреченно: — Пошли ломать.
Мы поднялись на лестничную площадку, Роман Андреевич вздохнул еще раз и, слегка разбежавшись, толкнул дверь плечом, раздался жуткий треск, и дверь, которой так гордилась Женька, в смысле ее крепости, распахнулась, я вбежала в квартиру с воплем:
— Женечка, я иду к тебе! — Но, к некоторому своему удивлению, подружку нигде не обнаружила. Квартира ее была пуста, вещи на своих местах и в порядке, то есть в том самом порядке, о котором можно говорить в применении к моей подружке.
— Где труп? — спросил Роман Андреевич, а я пожала плечами. — Может, съездим к Николаеву и взломаем дверь у него? Вдруг труп там?
— Мы не можем оставить квартиру открытой, — пролепетала я, и это было сущей правдой.
Я заплакала от жалости к себе и Женьке, конечно, тоже. Мы с мужем устроились на ее диване, где и продремали в обнимку до восьми часов утра. Ровно в восемь Ромке позвонили по радиотелефону, он выслушал сообщение, закатил глаза к потолку и заявил:
— Дорогая, мне срочно нужно на работу.
— Как ты можешь? — возмутилась я.
— Ты имеешь в виду Евгению Петровну? Она жива, здорова, если не считать небольших отклонений в психике, и с минуту на минуту появится здесь. — Роман Андреевич чмокнул меня в нос и буквально испарился. Я не успела глаза протереть, а его уже нет в квартире. На всякий случай я подошла к окну, муж как раз садился в свою машину, помахал мне рукой и исчез вторично, на этот раз за углом соседнего дома, а я села в кресло и стала волноваться и ждать подругу.
— Что за дерьмо?! — завопила та в прихожей минут через двадцать. Я кинулась туда и увидела Женьку, злющую, но совершенно живую и без видимых увечий.
— Женечка, — ахнула я, — ты жива, слава богу, я всю ночь места себе не находила… это просто ужас.
— Ужас, не то слово, — вздохнула Женька. Мы обнялись, и она пожаловалась: — Ты еще не знаешь, что я пережила.
— Тебе угрожали, пытали?
— Не, до этого не дошло. Но до чего подлый народ менты. Забрали нас в каталажку и продержали до восьми утра. Прикинь? До восьми утра личности выясняли, а когда я им сказала, кто они такие, посоветовали носить с собой паспорт. Я что, лицо кавказской национальности? Нет, я на них в суд подам. Удостоверение мое даже смотреть не стали… Напишу статью о произволе в милиции и подам в суд. Вот честное слово…
— Не надо в суд, — пролепетала я, начав кое-что понимать, и неожиданно для самой себя рявкнула: — Где ты была?
— Я кому рассказываю о горестях? Для кого стараюсь?
— Где ты была до этого? — возвысила я голос.
— А… С Вадимом, махнули к нему на дачу. Дачка у него, скажу я тебе, покруче машинки. Камин, шкура на полу… в общем, все как в лучших домах. Ты чего глаза выпучила, о каминах никогда не слышала? — насторожилась подружка.
— Идиотка! — всхлипнула я. — Она там на шкурах прохлаждается, а я здесь едва рассудка не лишилась, заставила Ромку взломать дверь, думала, ты уже мертвая. А она черт-те чем черт-те с кем занимается.
— Я полночи в ментовке куковала. Словили возле поворота на Абрамцево с мигалками, автоматами, точно мы тонну героина тащим, и ничего не объясняют. Я грешным делом решила, может, Вадим тачку того…
— Ты фамилию своего Вадима знаешь? — зарычала я.
— Ну…
— Как его фамилия, несчастная?
— Не помню, простая какая-то…
— Точно, простая. Николаев Вадим Александрович.
— Ну и что? — В этом месте Женька протяжно свистнула и устроилась в кресле. — Иди ты, — сказала она, немного повращав глазами. — Тот самый?
— Конечно.
— Чепуха получается. Когда мы пришли к нему в офис, он не пожелал с нами встретиться, а вчера вдруг сам явился. А как он вообще нас нашел?
— Объявление, — вздохнула я. — Наверняка это он звонил, якобы с телефонной станции.
— А вот это мы сейчас выясним, — обрадовалась Женька. — Едем к нему немедленно!
Но немедленно не получилось, сначала пришлось найти слесаря, а для этого изрядно побегать, то есть бегала Женька, я сторожила квартиру и прикидывала, стоит ли ей рассказывать, кому она обязана гостеванием в милиции. На все это ушло часа три, не меньше, я так ничего не решила, но, когда Женька вспоминала о произволе милиции и начинала гневаться, я спокойно и даже ласково напоминала, что всем нам свойственно ошибаться, и милиции в том числе, дело это житейское, и не стоит принимать его близко к сердцу. Женька подозрительно на меня поглядывала, но мысль написать разгромную статью вроде бы оставила, по крайней мере, не села за нее немедленно, как это свойственно ее характеру, а решила для начала поехать к Вадиму и вывести его на чистую воду.