На девятый день
Шрифт:
Потом она, конечно, успокаивалась. Шутила и улыбалась, подкидывая им с Сашкой пышные оладушки прямо со сковородки. А папа ждал, когда она допечёт, чтобы поесть, хоть и чуть остывшие, но вместе. Они всегда были вместе, только работа их разъединяла. А Ингу с Сашкой – её школа… Но у них оставались каникулы, когда его даже в садик не водили. Плюс два выходных каждую неделю!
И она решила,
«От чего? – Инга поискала и не нашла ответа. – Неважно. От всего сразу. Плевать!»
5 апреля 20 часов
Очень удобно, когда твой друг живёт за стеной. Даже если он ещё ходит в садик, а ты уже заканчиваешь первый класс, это тоже ничего! Сашка Лебедев – умный. С ним даже интереснее, чем с мальчишками из школы. Они ведь только и умеют, что орать и носиться по коридорам. От этого у них всегда красные лица и дикие глаза. Алёнке Тимофеевой они не нравились.
А девчонки – ещё больше! Они только и делали, что висли на учительнице и подлизывались. А ещё всё время хихикали… Алёне казалось, что девчонки смеются над ней, хотя ничего смешного, вроде, не было. Кудряшки у неё были мягкие, крупные – совсем не смешные! А в глазах проглядывала зелень… Совсем немножко, но некоторым удавалось разглядеть. Лицо у Алёны, правда, было круглым, но вовсе не противным! Ей даже самой нравилось себя разглядывать в зеркале, а мама с папой так вообще называли её красавицей.
Правда, Алёнка подозревала: если б у неё даже вырос метровый нос и глаза смотрели в разные стороны, как у её учительницы музыки, родителям она всё равно казалась бы красавицей. Наверное, когда у человека рождается ребёнок, у него прорезывается какое-то новое зрение, и он начинает видеть, не как другие люди.
Но хоть её родители и были не совсем нормальными, с ними Алёна чувствовала себя спокойней, чем в школе. Даже домашку делать было легче: она и математику дома быстро решала, не то, что в школе.
Правда в этот вечер, учительница задала прописать по три строчки те слова, с которыми Алёна напутала в диктанте. И с чего она написала «птици», «зажюрчали» и «вокрук»? Умрёшь ведь теперь, пока их пропишешь… По три строчки! Это уже целая страница получается из-за паршивых трёх слов. А могла бы сейчас постучать Сашке в стенку, и он прибежал бы поиграть, пока мама что-то печёт на кухне. Запах такой сладкий идёт, прямо глаза слипаются…
– Зажурчали, – произнесла Алёнка по слогам, чтобы проснуться. – Вот чего этим ручьям журчать вздумалось? Бежали бы себе тихонечко, я бы всё правильно написала. И вообще никаких ручьёв ещё нет.
Руку у неё уже ломило – аж до локтя! Резко отодвинув тетрадь, Алёнка покрутила кистью и растопырила пальцы. Потом сжала в кулак и снова раскрыла. Фыркнув, схватила фломастер и быстро намалевала на левой ладошке рожицу. Она пряталась, когда девочка сжимала руку, а потом выскакивала и таращилась на неё. Алёнка беззвучно расхохоталась и показала рожице язык.
– Вот мы с тобой две балды – наделали ошибок, – шепнула она ладошке. – Теперь будем мучиться целый вечер! Дурацкая домашка… Порвать бы тебя и сжечь!
Уставившись в одну точку, Алёнка размечталась, как красиво горела бы полосатая тетрадка, пуская рыжие язычки. Её голова сама начала раскачиваться вместе с огненными хвостами и уже зазвучала песня пламени, как вдруг Алёна увидела…
– Ой, нет! – вырвалось у неё. – Дура я, дура!
Прямо на неё смотрел чёрный глаз видеокамеры. И красный огонёк вовсю горел – как она могла забыть, что папа проверяет новую технику?! Он же предупредил… Значит, всё, что она сейчас вытворяла, заснято на камеру?
Алёнкин папа, Антон Тимофеев, работал фотографом в газете вместе с Сашиной мамой-журналисткой. И очень своё дело любил. Это стало главным несчастьем Алёнкиной жизни… Все стены их квартиры покрылись её изображениями. Просто мавзолей какой-то, а не квартира! Снимки, конечно, были отличными, как говорила мама – профессиональными. Но всё равно было как-то странно видеть себя везде, куда ни повернёшься!
Конец ознакомительного фрагмента.