На девятый день

Лавряшина Юлия Александровна

А взрослые вообще никого не жалеют – так ему сестра сказала, а ей уже четырнадцать лет, она всё знает.

– Только наши родители – хорошие, – уточнила Инга. – А остальным взрослым не верь! Понял?

И Сашка сразу подумал о Валентине Петровне. Как у неё противно оттопыривается губа, когда она говорит гадости. Как в тот раз, когда произошло совсем ужасное: воспитательница обозвала одну девочку из их группы «зассыхой». Саша сразу постарался забыть – кого именно, чтобы это вонючее слово никогда не всплывало в памяти. И сейчас уже и вправду

не помнил, на кого обзывалась Валентина Петровна. Вот как хорошо получилось!

Что такое «дебил», и почему она его так называет, Саша отлично понимал… Хотя не сразу догадался, что никто, кроме него, оказывается, не видит живых рисунков, когда смотрит на пустую стену. Ни светящихся в лунных полосах парусников… Ни космонавтов, подпрыгивающих на красных дорожках Марса… Ни медленных, лохматых верблюдов… Ни колюченьких слонов, которые поливают друг друга из загнутых хоботов блестящими струями воды.

Ничего другие ребята не могли рассмотреть! Только белую стенку видели. Так жалко их…

Но почему-то воспитатели считали, что как раз это правильно, когда совсем ничего в твоей голове не происходит. Сашка уже понял: это не на стенке кино показывают, а у него в мозгу. Видно, он у него не такой, как у других.

– У них одна извилина, и та – прямая, – объяснила Инга и нашла в Яндексе картинку мозга.

Сашке он не особенно понравился – голый какой-то, весь в буграх, как чернослив, когда он ещё не распарен, только розоватый. Мама его кипятком шпарит, а потом в кухонном комбайне перемалывает, когда торт делает. Не мозг, конечно, а чернослив. Очень вкусно получается!

– А в Африке мозг живых обезьян едят, – сообщила сестра шёпотом, чтобы мама не услышала, о чём она брату рассказывает. – Главное, съесть его, пока обезьяна не умерла.

Это был просто ужасный ужас… Сашка прямо окаменел весь, представив маленькую, несчастную обезьянку, которую едят заживо. А у неё сердечко ещё колотится! Совсем как у него, когда Валентина Петровна прорывается в пустыню Сахара и разгоняет верблюдов воплем:

– Лебедев, ты опять завис тут? Да что это за дебил такой?! Все уже оделись.

Только он пока не умер от нападений воспитательницы, а вот обезьянке точно не выжить…

«А если б мы жили в Африке, Валентина Петровна сожрала бы мой мозг?» – у него даже мурашки побежали от этой мысли.

Они всегда бегали стайками: сначала по плечам и спине, а потом прибегали в ладошки и заставляли их холодеть. Когда было особенно страшно, руки становились настоящими ледышками! Даже у Деда Мороза теплее – Сашка коснулся его, когда подарок получал. Оказалось, рука у него совсем, как у человека!

А Инга, рассказав про бедных обезьянок, покосилась на него и издала такой звук, будто подавилась смехом:

– У тебя глаза сейчас лопнут!

Но они никогда не лопались, как Сашка ни удивлялся. Может, он ещё просто не видел такого, чего могли не выдержать его глаза…

6 апреля 8 часов

Он проснулся и увидел глобус. Держась на белой трёхпалой ноге, тот стоял на краешке подоконника, и весёлая голубизна его океанов сливалась с проглядывающей через разъехавшиеся портьеры бледной синевой рассветного весеннего неба.

Прошло несколько минут прежде, чем Женька освоился с тем, что за ночь их с сестрой комната стала другой: в ней поселилось новое живое существо. Он опустил с дивана ноги и с сожалением отметил, что и сегодня они не дотянулись до пола. Но это было секундное разочарование. Его тут же вытеснило ощущение собственного величия – с этого дня Женька владел всем земным шаром.

Стараясь не шлёпать тапками, он перебрался к окну и боязливо тронул глобус пальцем. Шар качнулся и, задев белый ободок, дугой соединяющий полюса, издал звук, похожий на вздох. Мальчик испуганно оглянулся на сестру, но Оля спала, уткнувшись лицом в подушку, и разбросанные во сне пряди струями сбегали с постели.

Не то, чтобы Женька боялся потревожить сон старшей сестры… В другое утро он, пожалуй, запустил бы в неё подушкой и умчался в ванную. Но сегодня ему хотелось немного побыть единственным владельцем глобуса! Ведь он заранее знал, что роковая фраза: «Это ваше общее» неизбежно прозвучит, едва проснутся родители.

– Австралия, – прочитал мальчик одними губами, не позволяя шёпоту выползти наружу, и вслушался в звучание красивого слова.

Оно казалось знакомым по какому-то фильму о животных, которые они с Олей никогда не пропускали. Но сейчас в этом имени послышался шелест набегающей волны и влажный хруст блестящей гальки. Эти звуки подарил телевизор, и Женька был благодарен ему, ведь трудно представить только по сказкам Пушкина, как дышит море. А увидеть его вживую, было не суждено, потому что мама сказала: «На море нам больше никогда не побывать…»

Потом они заговорили с папой о билетах и о каких-то гадах, наверное, морских… Но Женька уже не слушал. Он с завистью смотрел на изогнувшуюся над письменным столом спину сестры и размышлял: почему старшим всегда везёт больше? Оля-то успела побывать на море! А когда родился он, видимо, случилось нечто, навсегда отрезавшее их от мира. Вроде трещины в земной коре, о которой Оля вчера пересказывала из учебника. И чтобы преодолеть этот разлом, нужно иметь много-много денег, это мальчик уже усвоил…

В комнате родителей включили телевизор, и Женька отпрянул от окна, едва не свалив глобус. В три прыжка добрался до дивана и нырнул под одеяло. Сквозь неприкрытые веки он поглядывал на весёлый шар, который, казалось, парил среди проплывающих за окном облаков. Ему вдруг подумалось, что если не шевелиться, то время остановится, и никто никогда не прервёт утренний полёт маленькой голубой планеты…

Металлический щелчок застал его врасплох, и Женька слишком сильно зажмурился.

– Э, да тут кое-кто не спит! – громко сказал отец и присел на краешек дивана. – Ты уже видел, да?