На диком бреге
Шрифт:
Надточиев ходил по кабинету, будто его мучила зубная боль. \
— Никуда мы вас не отпустим, Александр Трифонович, — ровным голосом продолжал Петин. — Заботиться о таких людях, как вы, — наша обязанность. Повторяю, и заработок и обещанную вам квартиру на Березовой — все вы получите. Вообще я не понимаю, чего вы волнуетесь. Вам немало лет. Вы уж столько отдали сил… Да и не век же быть экскаваторщиком.
Олесь тяжело дышал. Он будто подавился каким-то словом силился его выхаркнуть и не мог.
Потом, так и не произнеся это слово, он покинул
Сзади послышались торопливые шаги. Кто-то его обгонял. Надточиев. Некоторое время они молча шли рядом. Потом экскаваторщик почувствовал как большая рука инженера крепко жмет его маленькую сухую руку.
6
— …Не веришь?.. А я это видел. Видел собственными глазами из окна моего кабинета. Догнал, остановил, начал жать руки и что-то там такое говорить, сопровождая это театральными жестами. Потом они пошли вместе. Воображаю, что он этому Поперечному на меня наболтал. Просто не нахожу слов от возмущения.
Супруги Петины только что поужинали, Вячеслав Ананьевич в пижаме, в мягких туфлях сидел в своем любимом кресле под торшером… Дина Васильевна — на диване напротив. Она забралась на диван с ногами, забилась в уголок и рассеянно смотрела куда-то сквозь мужа. Рука ее машинально гладила спинку прижавшейся к ней Чио.
— …Во-первых, на политическом языке это называется двурушничеством. Во-вторых, это грубое нарушение элементарной инженерной этики. В-третьих, это просто подло по отношению ко | мне… Дорогая, ты не слушаешь… В последнее время ты, кажется, совсем перестала интересоваться моими делами.
— Нет, нет, слушаю. «В-третьих, это просто подло…» Ну, они ушли, что же дальше? — Она все так же смотрела, как бы сквозь мужа, погруженная в свои, должно быть, невеселые мчсли.
— Мне кажется, что с тобой творится что-то странное. Это ты и не ты. Пожив там, на острове ты как-то совсем отошла от меня. Вот сегодня рассказываю тебе о том, что меня возмущает до глубины души, а ты витаешь где-то в облаках.
— Нет, я слушаю. И все слышала. Она спустила с дивана ноги и отстранила от себя собаку. Теперь она сидела прямая, чуть подавшись вперед, в неудобной позе, и Петин подумал что вот так сидят у него в приемной посетители, вызванные для неприятного разговора.
— Я все слышала, — продолжала Дина подчеркнуто четко выговаривая слова. — Слышала и если хочешь мое мнение, то мне кажется, он был прав этот человек, когда возмутился. А Надточиев был прав, когда догнал его и пожал ему руку. Я бы наверное, сделала то же самое.
— Продолговатые серые глазаа из-за решетки ресниц смотрели прямо в лицо Вячеслава Ананьевича.
— Видишь,
— Но ты говоришь дикие вещи! — Тонкие пальцы Петина забарабанили по полочке торшера. Что обидного или унизительного я предложил Поперечному? Выдвижение — разве это обидно? Он не молод, устал. Ведь даже металл устает. А тут достойный, хорошо оплачиваемый пост. Да как же иначе: пойми, Поперечного знают наверху — и вдруг исчез. Это тень на всех нас и на меня тоже. А мы должны высоко нести знамя Оньстроя. Ну, подумай как следует, разве не так?
Вячеслав Ананьевич объяснял все это терпеливо, с доброй, снисходительной улыбкой, а Дина сидела всё в той же напряженной позе, сдвинув брови, упрямо закусив губу.
— Нет не так, знамя… авторитет. Это хорошо, когда на чистом сливочном масле, как любит выражаться Старик. Ты извини, но в данном случае я Поперечного понимаю больше, чем тебя.
И поступила бы, наверное, так же, как он. — Женщина так стиснула ладони рук, что они побелели. — Ты предложил ему замаскированное дезертирство. Он возмутился. И я бы возмутилась на его месте, и любой честный человек…
— Так что же, я не честен! — воскликнул Вячеслав Ананьевич, вскакивая. Плотно сомкнутые губы его стали совсем незаметны.
— Я этого не сказала. Я сказала только, что ты рекомендовал совершить нечестный поступок. Я мало знаю таких людей, как этот Олесь, но мне кажется чувство чести у них очень развито… Вон Иннокентий Савватеич сам написал в Москву, что ошибался, защищая свой остров… Разве это не прекрасно!
— Ах, как ты еще наивна! Совсем ребенок! Просто у этого Седых хороший нос, он учуял, куда ам, наверху, годул ветер. Ветер переменил направление — и он быстро сменил парус. А Поперечный — просто тупой, упрямый хохол. Ему создали имя, я сам несколько раз упоминал о нем в своих статьях и интервью… Пойми же, как руководящее лицо, я не могу разрешить, чтобы из-за его капризов на строительство легла хоть какая-нибудь тень.
— Вячеслав Ананьевич уже взял себя в руки, снова сел в свое кресло и опять говорил тоном доброго наставника. Но он видел, что жена продолжает сидеть, будто у него на приёме. Только глаза ее теперь с интересом следили за ним точно видели его впервые.
— А вообще, почему ты всегда так плохо думаешь о людях? — вдруг спросила она.
— Видишь ли, дорогая, у меня большой опыт. Этот опыт говорит: лучше думать о человеке плохо, пока он не докажет, что он хороший.
— А почему не наоборот?
— Партия поставила меня на такой участок, что я не могу позволить себе роскошь быть простофилей. Человеку моего масштаба надо строить свои отношения с людьми по точному расчету, с хорошим запасом прочности. Ведь это же ужас, когда человек, которому ты доверился, с которым делишься сокровенными планами, вдруг изменяет тебе, перекидывается к твоим врагам… Вот так… И, может быть, хватит об этом. У меня и без того был сегодня скверный день… Лучше расскажи, чем сегодня занималась, моя хорошая?