На днях землетрясение в Лигоне
Шрифт:
Это был сумасшедший день, и я чуть было не забыл о приезде профессора. Спасибо, Саша Громов, светлая голова, улучил момент относительного затишья и напомнил:
– Что будем делать с учеными?
Глаза у Саши были красные. Я поднял его в час ночи. С тех пор он вертелся белкой в колесе, не теряя, правда, чувства юмора.
– С какими еще учеными? – рявкнул я. Я только что вернулся из министерства иностранных дел, где всем заправлял пехотный майор, наши переводчики никак не могли справиться с простой на первый взгляд, но не
– Иван Федорович, помилуйте, – сказал Саша Громов. – Вы же лично собирались встретить профессора Котрикадзе.
– Разумеется, – ответил я, как положено начальнику, который не забывает о вчерашних решениях. – Во сколько самолет?
– В двенадцать двадцать.
– Больше на борт к нам никого нет?
– Только двое. Профессор и с ним сотрудник.
– Номера в гостинице заказаны?
– В том-то и сложность. Номера в гостинице заказаны лигонской стороной. Они же взяли все расходы на себя. Но где сейчас те, кто брал на себя эти обязательства, ума не приложу.
– Со временем узнаешь. Лучше проверь.
– Ничего не получилось. Правда, я отыскал знакомого чиновника в министерстве шахт и промышленности. Он обещал связаться с Временным комитетом, через час позвонить.
В иной ситуации я был бы рад поехать на аэродром, встретить профессора. Лигонцы бы осветили его приезд в местной прессе. А вот сейчас профессор превратился в обузу. Но революция или нет, стихийные бедствия будут продолжаться. Они не обращают внимания на степень прогрессивности правительства.
Тут меня отвлек телефонный звонок. Чешский посол хотел заехать после ленча. Договариваясь с послом, я продолжал в уголке мозга размышлять о профессоре Котрикадзе… В горах неспокойно…
– Ладно. Пока суть да дело, надо встретить их на аэродроме. Где представитель Аэрофлота?
– Наверное, уже там.
В дверь сунулись стажеры с очередным вариантом перевода.
– Надо быть готовым к любому обороту дела, – сказал я. – Кто-то должен поехать от нас.
– Собирался ехать корреспондент ТАСС.
– Исключено. Он не поедет. Кто еще? Думай, тебя же учили.
– Думать не учат, – вздохнул Саша. – Это у меня в генах.
– И из посольства никем не могу пожертвовать.
– И из ГКЭС, и из торгпредства, – развил мою мысль Саша.
– А что ты думаешь о Вспольном? Он просился в Танги.
– Понимаете… рохля он.
– Но язык знает и в стране уже второй год. Как Дробанов?
– Завтра выписывается.
Вспольный появился после одиннадцати. Вид у него был одновременно покорный (наверное, потому, что опоздал) и возвышенный. Он полагал, что я поручу ему написать эпохальный доклад, который никто из нас, простых смертных, не в силах сформулировать.
– На той неделе вы просились в горы, – сказал я.
– У вас изумительная память, Иван Федорович, – поделился со мной нечаянной радостью Вспольный, поправляя круглые очки. – Я побеспокоил вас этой просьбой исключительно в интересах дела…
– Считайте, – сказал я, – что я вашу просьбу о поездке удовлетворил.
Он изумленно хлопнул светлыми ресницами.
– Но при одном условии. Вместе с вами едут два наших геолога. Они сегодня прилетают в Лигон. Вы их встретите, проследите, чтобы они были размещены и груз был в целости. А в горах поможете им. Вы ведь знаете язык?
– В умеренных пределах, – поспешил с ответом Вспольный. – К тому же, ввиду сложности внутреннего положения…
– Вот, возьмите эту синюю папку, там все документы. Самолет прибывает в двенадцать двадцать.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Когда самолет поднялся, оставив внизу раскаленный Дели, я откинул полочку перед своим креслом и разложил сувениры. Я купил их на девяносто рупий. Отар изобразил презрение и сказал:
– На обратном пути ты бы сделал то же самое с большей пользой для родственников и поклонниц. Теперь будешь три месяца таскать этих слоников в чемодане и проклинать свою склонность к экзотике.
– Хорошо быть опытным путешественником, – ответил я. – Может, это мои первые зарубежные сувениры.
Отар потерял ко мне интерес и распахнул пухлую индийскую газету. Он вел себя, как чин из ЮНЕСКО, который только и делает, что посещает отдаленные страны. Он немного пижон. По утрам гладит брюки, даже если живет в тундре. Нужды в этом нет, но какой-нибудь Юлий Цезарь тоже так делал, а Отар следует доброму примеру. Цезарь гладил брюки и перешел Рубикон. Отар Котрикадзе гладил брюки и стал академиком. Вернее, станет.
– Так, – сказал тут Отар спокойно, – осложнение.
– Какое? – спросил я. Угадать масштабы осложнения по тону Отара нельзя. Может быть, он забыл дома запасные шнурки от ботинок, может быть, страна Лигон провалилась в тартарары. Говорят, что грузины – эмоциональный народ. Эмоциональный – это я, представитель обрусевшей части корейского народа.
– Прочти, – Отар протянул мне газету.
– Спасибо, шеф, – сказал я. – Для меня чтение этой заметки – невыносимое умственное напряжение. А вы все равно уже прочитали.
– Для практики полезно, – отрезал Отар. Он меня вечно заставляет учиться. Пришлось читать.
«Как сообщает агентство Рейтер, сегодня ночью в Лигоне произошел военный…»
– Что такое коуп дета?
– Это французское выражение – переворот.
– Ага, переворот… – Я снова углубился в текст, и минуты через две меня осенило: – Слушайте, Отар, мы же туда летим!
– Вот именно. – Отар отобрал у меня газету и принялся листать ее в расчете найти другие сообщения из Лигона.