На другом берегу
Шрифт:
Марина очень удивилась бы, узнав, что Илья регулярно навещает дочку, привозя её любимые конфеты «Гулливер» и пластилин, из которого девочка лепила забавных зверушек, терпеливо разминая в руках неподатливые цветные бруски. Зверушки у Ани выходили как настоящие (Марина показывала ей картинки со зверями и птицами, и девочке нравилось их разглядывать).
А однажды Анечка удивила всех: скатала привезённую Ильей упаковку пластилина в большой разноцветный комок и долго мяла его крепкими сильными пальцами, пока пластилин не стал мягким, как масло.
На головку приходили смотреть воспитатели и медперсонал, даже с других этажей приходили. – «Где ты это видела? Кто это?» – приступали к Ане с вопросами. Но девочка упрямо твердила: «Это мама». На другой день Анечка благополучно забыла о головке и сосредоточенно мяла в руках пластилин, размышляя, что бы такое из него слепить. Античная головка украсила кабинет главврача – и стоит там до сих пор…
Но Марина так и не узнала об этом.
После памятного разговора с Ильёй, когда он так сильно её обидел и даже не заметил этого, Марина ни о чем не просила мужа. «Пора тебе жить самостоятельно» – вспомнила она слова, сказанные отцом. Ей и вправду придётся – самостоятельно. Илья, который когда–то не отпускал Марину ни на шаг, повсюду таская её за собой, обходился теперь без неё.
Марине вдруг вспомнился день, когда они с Ильёй, усталые и счастливые, ввалились, грохоча туристскими ботинками, в их маленькую прихожую, и Марина задорно крикнула: «Есть кто дома? Мы голодные, как стая волков!». Как причитала мама, прибежавшая с кухни на шум: «Ой, Мариночка, рюкзак–то какой! Как ты его дотащила, остановка ведь не близко!». О том, что рюкзак, набитый орехами, вяленой рыбой и банками с малиновым вареньем, она несла километров восемь по лесным извилистым дорожкам (бегущим через овраги и заросшие густой молодой порослью перелески, пересекающим ручьи и мелкие речушки), в сравнении с которыми сотня метров асфальта от остановки автобуса до дома показались Марине – усыпанным розами, маме она рассказывать не стала.
– Ой, Мариночка, дай на тебя посмотреть! Совсем взрослая стала! Другая какая–то… А похудела–то как! Илья!! – налетала мама на зятя. – Куда ж ты смотрел?!
– Ничего, были бы кости, мясо нарастёт. Это мы поправим. Вот увидите, – сказал Илья. Сбросил с плеч рюкзак (занявший добрую половину их маленькой прихожей) и протопал в ванную. Через двадцать минут его уже не было. Илья исчез на добрых два часа – и вернулся навьюченный как ишак: в каждой руке по сумке, за спиной рюкзак, под мышкой целлофановый продолговатый свёрток. – «Это тебе. Только осторожнее!»
Марина развернула хрустящий целлофан и замерла: на длинных колючих стеблях подрагивали изящные головки роз необыкновенного бордово–чёрного цвета. Чёрные розы! Её любимые… Но как он догадался? Семь роз, её счастливое число. Но ведь они очень дорогие!
Илья восхищенно смотрел на замершую от удивления Марину, стоящую с розами в руках. – Тонкие стебли цветов… Тонкие смуглые руки… Изящная головка, причудливо уложенные медные волосы… Сама как роза!
– О, Господи! Да ты весь рынок скупил, ничего не оставил, – ахнула Маринина мама.
– Не оставил, – подтвердил Илья.
Илья привёз с рынка парного мяса; целую гору золотых, пахнущих солнцем абрикосов; кусище снежно–белого, дразняще пахнущего сала; три баснословно дорогих баночки крабового мяса «Хатка»; маслянисто блестящий чернослив; зеленые оливки в красивой жестяной банке… На столе уже не осталось свободного места, а Илья всё доставал из рюкзака покупки, хитро поглядывая на жену. Он привёз всё самое Маринино любимое, не забыл даже вяленую дыню и жареный миндаль!
– Это где ж ты столько денег взял? – всплеснула руками Маринина мама. Илья в ответ рассмеялся:
– Где взял, там больше нет!
А потом они устроили праздничный ужин по случаю возвращения домой. И до отвала наелись жареной телятины, тающей во рту, заедая мясо – Илья зеленью, а Марина – абрикосами, и запивая Марининым любимым «Лыхны» (абхазское сухое вино из сортов винограда «Изабелла»). На десерт лакомились свежим хлебом (по которому оба так соскучились, что он казался вкуснее пирожных!), макая его в глиняную широкую миску со светлым мёдом.
Ничего не забыл Илья, купил всё самое Маринино любимое. И когда успел изучить её вкус? Ели–то одну рыбу да кашу. Ну, ещё грибы и орехи.
Илья с любопытством наблюдал за Мариной, которая, откусив большой кусок намазанного мёдом хлеба, запихала в рот жареный миндаль и с увлечением всё это жевала, прикрыв от удовольствия глаза. А она непростая штучка! – Хлеб с миндалём, мясо с абрикосами и без хлеба… Поймав его взгляд, Марина смущённо улыбнулась: «У нас другая кухня. Не совсем русская, то есть, совсем не русская, – запуталась Марина. – Но если хочешь, я тебе… кашу сварю. С ягодами, как ты любишь. И без масла!» – добила мужа злопамятная Марина. Илья только крякнул. А мама ничего не поняла…
«Под занавес» Илья выставил на стол баночку с прозрачно–жемчужными капсулами.
– Это что, жемчуга? Твой свадебный подарок? Довесок к медовому месяцу, – не удержалась Марина.
– Кущяй, дхарагхая, – с неподражаемым акцентом отозвался Илья. – Будэшь сама как жемчужина…
В баночке оказался рыбий жир в капсулах. Марина смешно надула губы и обиженно буркнула: «Ну и не буду!». (И встретила осуждающий взгляд матери: «Слушай, что муж говорит!»).
– Будэшь, дхарагхая, будэшь. Никуда нэ дэнэшься…
Марина посмотрела на Илью и поняла: никуда не денешься! И каждый день покорно глотала по две капсулы, назло мужу запивая «лекарство» «Лыхны» (Илья на провокацию не поддавался и молчал, что называется, «в тряпочку»). И каждый день стол ломился от снеди: виноград – сладкий, как мёд; деревенский творог – с рынка, в магазине такой не купишь; вяленая твердокаменная бастурма; янтарный латвийский пармезан, который в их доме ели без хлеба, положив сверху веточку мелиссы или сельдерея.
И Илья опять удивлялся – куда он попал? Живут в Москве, а едят… «У нас другая кухня, – терпеливо говорила мужу Марина. – Хочешь, я принесу хлеб? Тебе какого отрезать?» – «Нет, я пожалуй попробую, как ты» – отвечал Илья.