На фига мне эти баксы!!
Шрифт:
Барон, до этого видевший в ней только свидетеля, настолько заинтересовался ее новым имиджем, что Ивану пришлось вмешаться:
— Только из-за этой женщины я решил не обращаться к законникам, но учти, я могу и передумать. Запомни, обижая ее, ты нанесешь обиду мне.
После этих намеков Барону оставалось только глядеть на Линку, не предпринимая никаких действий.
В этот момент в кабинете появился Борис с документами, которые он отдал Бешеному:
— Ну, что, Линочка, держи свой паспорт с российским гражданством. Извини, только выписан он на твою девичью фамилию, так как нынешнюю я не знаю.
Линка сидела с обалденным видом, рассматривая свой новый паспорт: бумага пахла еще типографией, а фотография липла к рукам. Господи, тысячи беженцев оббивают пороги российских посольств в надежде на гражданство. Ее же за деньги в три часа сделали россиянкой.
Ну, ей выбирать не из чего: за неимением гербовой бумаги пишут на простой.
— Лина, перекусим уже в самолете, нас ждут на аэродроме.
— Ваня, у тебя, что, личный самолет есть?
— Нет, здесь машина, чартерным рейсом доставившая сюда Барона. Он любезно предоставляет ее нам для поездки.
Как во сне, они добрались до аэродрома, затем на ТУ-134 полетели в Линкин город. Перекусив, Линка погрузилась в сон и очнулась уже в Лиманском, где они приземлились на военном аэродроме.
Таможенники даже не заглянули в салон, предпочитая беседовать только с паханами.
Больше месяца они с Борисом добирались до Алтая и за одну ночь вернулись обратно. Лето уже подходило к концу, солнце не так светило, приближался бархатный сезон.
Их встречали на десяти машинах, в которых устроились и цыгане, и афганцы, Ванькины боевики.
Сидя в фольксвагене, Лина убеждала Ивана отпустить ее к детям:
— Вань, я же не Никита, я нормальная среднестатистическая баба. Я устала врать мужу и родителям по телефону, успокаивая всякими байками. Я очень соскучилась по своим детям, им же в школу собираться пора. Жертва у вас есть, ищите его уже без меня.
— Лин, у меня нет гарантий, что ты в безопасности. Пока эту гниду не поймаем, будешь со мной.
— Ванечка, но домой я хоть заглянуть могу?
— Можешь, но только с охраной.
— С Борисом? — обрадовалась Линка.
— Нет, этому веры уже нет. У него в мыслях — одна Линка. Через слово тебя поминает. Я тебе афганскую гвардию в охрану дам, скорей всего, Серегу-минера определю тебе в телохранители.
Линка приуныла — ведь это мужик, совершенно лишенный чувства юмора, да еще злой на нее за дурацкий розыгрыш с гранатой.
Около железнодорожного вокзала Линка попросила остановить машину:
— Вы сейчас на Палермо рванете, а у меня дом в совершенно противоположной стороне. Чего туда-сюда шляться? Ты только моего телохранителя предупреди, что я сначала в туалет зайду, сил терпеть нету.
Минер приклеился за ней вплотную, его змеиный взгляд она аж спинным мозгом чувствовала. Вот не зря она этих гадов не уважает, одни от змей неприятности.
Сетуя на судьбу, Линка отправилась в платный туалет, высматривая по сторонам знакомых. Не видя ни малейшей возможности побега, она зашла в кабинку. В это время в зале, где стояли умывальники, послышался шум — гам. Кассирша пыталась обилетить вошедших цыганок, те же размахивали удостоверениями многодетных матерей, упорно отказываясь платить. Линка поинтересовалась у ближайшей цыганки:
— Вы, часом, не с поселка Шевченко будете?
— Да, бриллиантовая! А что за интерес у тебя, яхонтовая? Хочешь, погадаю?
— Я сама погадать могу: умирала у вас в поселке женщина после родов, муж у нее сволочь был. А в доме — казенные короли собрались, большой бубновый интерес был. Затем вижу смерть, смерть. Женщина живая осталась, а муж — сволочь подох.
Цыганка, внимательно слушавшая это гадание, вгляделась в Линкино лицо и, что-то найдя в нем интересное, крикнула:
— Тамара, тут про тебя гадают.
Трудно было узнать в этой цветущей жгучей брюнетке ту несчастную, лежавшую без сознания женщину.
— Это кто же на меня гадает. До сих пор я гаданием кормилась.
— Значит, хорошая гадалка говоришь, на тебе мою руку, говори, где судьба нас с тобой свела.
Тамара недовольно повела бровями, взяла руку и, вглядевшись в линии на ладони, вздрогнула:
— Это ты мне жизнь спасла?
— Как Сашка поживает? Как дочка?
Цыганка прижала Линку к себе, начала целовать, попутно что-то объясняя по-цыгански своим удивленным товаркам.
В результате каждая посчитала своим долгом погладить ее по плечу.
— Сестра, ты как здесь? Почему к нам домой не пришла? Сашка к тебе на работу звонил, говорят, ты в отпуске.
— Я, Тамара, из-за этого вызова к тебе, до сих пор в бегах. Детей полтора месяца не видела. Вот и сейчас меня у входа стерегут, а я к детям хочу. Испереживалась за них.
— Сестра, благодаря тебе я солнцу радуюсь. Увидишь ты своих детей, это я тебе говорю, Тамара Оглы.
Она резко бросила что-то товаркам, и те начали каждая сбрасывать с себя по одной юбке.
— Так, надевай на себя юбки, меняемся с тобой кофточками, волосы прячем под платок, шаль на плечи. Сейчас косметику на лицо наложим, ни один мужик не узнает. Женщина узнает, а мужик нет. Подруги мои его сейчас отвлекут, а ты выходи и прямиком к поездам. Деньги, документы есть?
— Паспорт есть, а денег ни копейки.
— Пусть все беды будут у тебя такие, а не больше. Мои деньги — твои деньги. Я за визит тогда не расплатилась, считай, тебе долг вернули.
Она всунула кипу бумажек Линке в лифчик и, дождавшись, когда цыганки окружили Линкиного телохранителя, прикрывая Линку собой, потащила к ближайшему вагону. Поезд оказался львовским, а проводница-покладистой бабой: за 20 долларов она предоставила Линке свое купе, чай, бутерброды и сотовый.