На горе Четырёх Драконов
Шрифт:
— Сегодня понедельник. А в пятницу, значит, моление? — спросил он мрачно. — Может, кто из вас поглядит, что там будет происходить…
Конечно, Пулату очень хотелось самому прогуляться на гору Четырёх Драконов и увидеть, что произойдёт на этом молении. Он ведь тоже не видал никогда ничего подобного. Но он опасался, что привлечёт внимание новоявленных святых и они будут чересчур осторожны. Ведь в кишлаке много верующих стариков, которые обязательно объяснят ишанам, что он, Пулат, пионервожатый, комсомолец. Значит, его появление на горе подозрительно.
Бобо Расулов подозвал Пулата.
— Еду в город, — сказал он. — Надо обо всём рассказать там. А на этой неделе попрошу председателя созвать правление колхоза. Мы, конечно, не можем запретить людям молиться. Но пусть знают обо всём колхозники и поговорят со стариками. Осторожно, по-своему. Надо быть очень тактичными. Ведь верующих людей среди стариков немало, и не надо оскорблять их чувства. Надо простыми словами объяснить им, что плохо, что хорошо, что несёт им радость, а что горе. И надо проверить, кто пришёл к нам на гору. Какие у них цели.
Он кивнул Пулату и отошёл. Вскоре застучали по дороге копыта коня.
А Пулат, проводив учителя, вернулся в сад. Там ребята решили передохнуть. Гулям начал в лицах показывать, как молятся набожные старики. Опустившись на колени, он делал вид, что вбирает в ладони придорожную пыль и потом омывает ею лицо. Ребята хохотали, слушая, как он монотонно тянет: «Аллах велик, аллах един…»
Пулат нахмурился.
— Сейчас же встань! — крикнул он резко, и покрасневший Гулям вскочил. — Ты — пионер, а смеёшься над стариками. Мы обязаны уважать их чувства. Конечно, хорошо, если они откажутся от молитв. Но это их дело. А смеяться над верующими нехорошо и глупо. Чтобы я видел это в последний раз. А теперь марш за работу!
Исцеление? Не может быть!
Наконец наступила пятница — день великого моления. Бабушка проснулась очень рано и разбудила внука. Больше в доме никого не было. Вчера вечером приехал с пастбища отец Гуляма и о чём-то долго беседовал с бабушкой во дворе под старым урюком. Гуляму очень хотелось знать, о чём они говорят, но ему неудобно было подойти ближе. Лицо отца было гневное, и, видимо, он говорил бабушке что-то сердитое, резкое, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать.
— Сайрам, — позвал вдруг отец.
Вышла мать. Она, видимо, волновалась. Отец что-то спросил, и она отрицательно качнула головой.
— Ах так! — раздался сердитый голос бабушки, которая до этого тоже говорила очень тихо, видимо, для того, чтобы не услышал внук. Но сейчас бабушка вышла из себя, и до Гуляма доносилось каждое её слово: — Я родила и вырастила тебя, — говорила она отцу. — Я отношусь к тебе, как к дочери, — повернулась она в сторону Сайрам. — Кто может сказать, что не я вынянчила вашего сына? Или я не просиживала ночи у его постели, когда он болел, в то время как ты и ты ходили на собрания? Вы возвращались голодные и усталые. И кто, как не я, дожидалась вас с ужином и тёплой постелью? Мне помогал аллах в моих заботах…
— Я тебе уже сказал насчёт аллаха, — громко перебил отец. — Я не хочу, чтобы ты каждую минуту вводила его в мой дом. Ты разве забыла, за что сражался с басмачами и погиб твой муж и мой отец? Он сражался за то, чтобы ты, и твой сын, и твой внук были свободными и счастливыми.
Гулям увидел, как бабушка закрыла лицо руками и закачалась, словно тутовник на ветру.
— У тебя нет сердца! — всхлипывая, кричала она. — И твоя жена неблагодарная. Почему вы не хотите, чтобы я шла на моление? Я — старый человек и не отступлюсь от древнего закона. И ты тоже должна пойти со мной, — обратилась она к невестке.
Сайрам отрицательно качнула головой:
— Нет. Моя мать тоже просит, чтобы я проводила её к мазару. Но этого не будет.
Отец несколько минут стоял в раздумье, потом отрывисто сказал жене:
— Наша бригадная кухарка заболела. И я уже договорился с председателем колхоза, что ты придёшь готовить нам еду.
Гулям увидел, как сразу посветлели, стали весёлыми глаза матери. Она спросила торопливо:
— А когда?
— Я посажу тебя на круп своего коня, и мы отправимся тотчас же, — сказал отец.
Он дождался, пока жена скрылась в доме, потом присел на скамью и принялся чистить старые сапоги, которые всегда носил в горах. Бабушка стояла одна среди двора, опустив руки, и молчала. Из дома выбежала мать, нарядная, в ярком платке, с узлом в руках.
— Я готова! — сказала она звонко. Подошла к бабушке, хотела поцеловать, но та отвернулась и вошла в дом.
Отец, натягивая сапог, метнул на жену быстрый взгляд. Видимо поняв его, она наклонила голову и пожала плечами.
— Ну что ж, — сказал отец, — всем нам известно её упрямство. Но я думал, что за эти годы мать поняла, где друзья, а где враги.
— Гулям! — крикнула Сайрам. — Гулям!
Гулям хотел сразу же броситься на её зов и тоже ехать в горы. Но тут же он вспомнил: ведь ребята все вместе решили пойти и посмотреть, что будут делать ишаны. Нет, он не может сейчас покинуть кишлак, хотя ему так хочется поехать с отцом и матерью на пастбище в горы. Там у него есть верные друзья — молодые помощники чабанов и их псы, косматые, свирепые на первый взгляд, а на самом деле такие послушные и умные.
Придётся остаться. Гулям тихонько шагнул за дом и спрятался в дровяном сарае.
— Совсем от рук отбился мальчишка, — сердито сказал отец, подсаживая жену на круп коня.
— Он, наверно, у Хамида уроки учит, — как всегда, заступилась за Гуляма мать.
— Мне хотелось взять его с собой, — заметил отец.
Вскочив на коня, отец крикнул ещё раз, требовательно и громко:
— Гулям!
Несколько секунд он был неподвижен, ожидая, что сын откликнется. Потом хлестнул коня и промчался мимо дровяного сарая, где, затаившись, сидел Гулям.