На графских развалинах
Шрифт:
А вот сама Мария Павловна напротив к происшедшему отнеслась настороженно.
– Признаться, я удивилась. Стоит квартира пустая… – начала она.
Грек посмотрел на женщину с непониманием и она объяснила:
– Я это к тому, что в ней, после смерти Валентина Ивановича никто не живет.
– Так может сюда кто-то из его родственников приходит? – поспешил задать вопрос Грек, чем в некоторой степени сбил Марию Павловну с первоначальной мысли, когда она хотела ответить на вопрос подполковника.
Сам Туманов глянул на Грека не одобрительно, как
– Да вроде, нет. Один раз, правда, уже после смерти Валентина Ивановича, я слышала что в квартире кто-то есть. Было это ночью. Честно говоря, хотелось спать и я не стала прислушиваться. И вообще, я наушничать не люблю, – хитро прищурилась женщина. – А в этот раз и прислушиваться было не надо, – сказала она, поглядев на Туманова и давая ответ на его первоначальный вопрос. – Я услышала тут голоса. Мужской и женский. Дело, конечно не мое. Может это и родственники Валентина Ивановича. Потом голосов уже было не слышно, но в квартире все равно кто-то находился. А ночью и вовсе тут началась какая-то возня. Потом стрелять начали. Я так перепугалась. Знаете, до утра потом не спала.
Федору Туманову показалось, что-то Мария Павловна не договаривает. И он подумал, что наверняка, она не только подслушивала, но и подглядывала в дверной глазок. Вряд ли бы она не воспользовалась такой возможностью. И подумав об этом, подполковник не упустил спросить:
– А вы случайно, – сделал он на это слово ударение, – ничего такого подозрительного не видели?
– Видела, – голос у Марии Павловны зазвучал тише. – В половине третьего ночи, смотрю, у Валентина Ивановича дверь открывается и оттуда выходят двое мужчин. Один-то ничего, вышел нормально, а вот второй шатается как от ветра и за грудь держится.
– Даже так? – Федор сделал вид, будто очень удивлен услышанным.
Мария Павловна кивнула и добавила к только что сказанному:
– Самостоятельно передвигаться он не мог. Вышел, схватился за периллу и чуть не упал. Вовремя его тот второй подхватил. Он и помог ему выйти из подъезда.
– Понятно, – задумчиво произнес Туманов. – Ранен он был.
– Ранен или нет не знаю. Но выглядел плохо, это сразу видно.
– Они о чем-то разговаривали? Может вы слышали? – спросил Туманов, не сомневаясь, что эта женщина в любопытстве не упустит своего.
На этот раз на лице Марии Павловны отразилось разочарование.
– Ну много мне услышать не удалось, – сказала она, не скрывая сожаления. – Наверное, основной разговор между ними происходил тут в квартире. Но когда они вышли на площадку, тот, которого шатало сказал – не могу. А второй подхватил его и говорит – держись, надо уходить. И ушли.
– А женщина? – спросил Грек, вспомнив про женский голос.
Мария Павловна уставилась на него.
– Какая женщина? Разве я говорила про женщину?
– Ну вы же сказали, что слышали здесь голоса: мужской и женский, – напомнил Грек.
– Голоса слышала. Но куда та женщина делась, знать не знаю. Да и надо что ли мне это, подслушивать? – возмутилась она.
Грека такой ответ не удовлетворил. Он хотел еще о чем-то спросить Марию Павловну, но его опередил подполковник Туманов. Заметив, как у соседки вдруг резко портится настроение, что впрямую может отразиться на ее откровенности, он поспешил сказать:
– Одну минуту. Если можно поподробней о тех двоих. Вы их лица разглядели?
– Ну не так чтобы уж очень. В глазок много не разглядишь. А потом тот, которого шатало, голову наклонил. Второго… тоже не особенно хорошо. Лицо как лицо. Ничего примечательного. Он когда вышел, закрыл дверь на ключ и сразу кинулся поддерживать этого, ну который шатался.
Туманов кивнул, что понимает и потому не требует дополнительных объяснений. Ясно было, что человек тот раненый. Ведь Фомин стрелял в него и кажется, удачно. Сейчас подполковника интересовало другое: как они уходили отсюда, наверняка, их ждала машина. И вот о ней он и спросил Марию Павловну.
– Да. Была машина, – охотно подтвердила Мария Павловна. – Такая как у Николая Петровича, – указала женщина на своего гостя, который уже начал скучать и вместо того, чтобы наблюдать за действиями сотрудников милиции, пялился на журнал, с обложки которого ему улыбалась красотка с голыми сиськами.
– Какая у вас? – спросил Туманов. На этот раз вопрос предназначался непосредственно самому Николаю Петровичу и потому тот с нескрываемым разочарованием отложил журнал в сторонку.
– У меня «Жигуль», четверка. Удобная, знаете ли, вещь. Я на ней на дачу езжу, так целый салон забиваю цветами, – пустился он в объяснения, которые ровным счетом никому были не интересны. Разве что его подруге Марии Павловне.
– Только цветом другая, – дополнила за своего гостя Мария Павловна. – У Николая Петровича – белая. А у них машина была темного цвета. Я точно не разглядела. Там где она стояла, темно было, может красная или синяя, но уж точно не белая.
Увидев, что Ваняшин подобрал с пола из-подстола какую-то бумажку и разглядывает ее, Грек подошел к приятелю:
– Леш, это чего такое у тебя?
– Билет.
– Какой еще билет? – В голосе Грека слышалась раздражительность. Он не поленился на коленках облазил все комнаты заглядывая под диваны и кровати, а Ваняшин все ковыряется с содержимым чемодана.
– На поезд.
– И чего дальше? – уставился Грек на приятеля Ваняшина, собираясь хорошенько отчитать того, чтобы не зацикливал внимания на таких пустяках.
– Леш, по-моему ты не делом занимаешься, – сделал он всего лишь одно замечание Ваняшину. При посторонних отчитывать лейтенанта не хотелось.
– Да ты посмотри на пункт назначения, – не унимался Ваняшин.
Грек взял билет, глянул, и тут же его лицо приняло очертания некоей задумчивости. Он достал из папки тот билет, который откопал в мусорном ведре в квартире Житоревой. Эти два билета были разными по цвету, но их объединяло одно – пункт назначения. Город Рязань.