На грани победы-1: Завоевание
Шрифт:
Глаза джиидаи расширились:
— Я вас понимаю, — сказала она и запнулась, растерявшись еще больше. — Я говорю не на бэйсике. Это…
— Да, теперь ты говоришь на нашем языке, — произнесла наставницаформовщик. — Если ты намерена стать одной из нас, то должна разговаривать на священном языке.
— Стать одной из вас? — презрительно засмеялась джиидаи. — Спасибо, я с куда большей охотой стану хаттовой слизью.
— Это оттого, что ты воспринимаешь себя как неверную, — корректно сказала Межань Куад. — Ты не понимаешь нас, а для нас многое непонятно в тебе и в других джиидаи. Но мы поймем тебя, а ты
— Это и есть то, чего вы от меня хотите?
— Ты есть путь к миру, — убедительно произнесла Межань Куад.
— Мое похищение не принесет вам мира! — закричала джиидаи.
— Мы не похищали тебя, — сказала Межань Куад. — Мы спасли тебя от прочих неверных, запомнила?
— Вы скользкие твари, — ответила джиидаи. — Меня схватили лишь для того, чтобы отдать вам.
Прическа наставницы перестроилась в выражение легкого гнева.
— Память — наиболее податливая вещь, — сказала Межань Куад. — Она имеет в основном химическую природу. Например, ты теперь знаешь наш язык. Но ты не учила его.
— Вы вложили его в меня, — сказала джиидаи.
— Да. Твое знание слов, грамматики и синтаксиса. Все это введено в твой мозг.
— Значит, вы внушаете воспоминания. Большое дело. Мы, джедаи, тоже это умеем.
— Конечно. Я не сомневаюсь, что с помощью этих способностей джиидаи можно сбить с толку кого-то столь юного, как ты. Сколько из твоих воспоминаний настоящих? Сколько сфабрикованных? Как ты можешь знать разницу?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду вот что. Сейчас ты думаешь, что ты… как это, Тахир'аи?
— Меня зовут Тахирай.
— Да. Тахирай, юная джиидаи-кандидат, воспитанная чуждым ей племенем…
— Песчаными Людьми.
— Конечно. Но довольно скоро ты вспомнишь. После того как мы демонтируем ложную память и уберем отвратительные изменения, сделанные с твоим телом, ты вспомнишь, кто ты такая.
— О чем вы говорите? — взорвалась джиидаи.
— Ты Риина из домена Куад. Ты одна из нас. И всегда была.
— Нет! — Я знаю, кто были мои родители!
— Ты знаешь ту ложь, которую тебе сказали, память, которую в тебя вложили. Не бойся. Мы вернем тебя обратно.
Межань Куад сделала знак, Нен Йим поклонилась и следом за ней вышла из комнаты. Джиидаи зарыдала, и это был первый признак настоящего отчаяния, который Нен Йим в ней увидела.
— Не стоит ждать до завтра, — сказала Межань Куад. — Делай свои модификации и начинай испытания. Скоро мы должны увидеть результат.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Энакин ехал во чреве рыбы.
Буквально. И там воняло. Йуужань-вонгский органический эквивалент дыхательного аппарата — гнуллит, который надел Энакин — ничего не делал, чтобы смягчить гнусную смесь запахов речной рыбы-ползуна, угря-силмана, гниющих водорослей и густой слизи, покрывавшей внутренности вангаака подобно желе. Сам же дыхательный аппарат медленным и непрерывным своим подергиванием упрямо напоминал Энакину, что у него на лице сидит живое существо, засунувшее свои отростки в его горло и нос.
Утешало только то, что он полтора дня ничего не ел.
Раньше ехалось
Он вспомнил историю первой встречи своих мамы и папы на Звезде Смерти — историю, которую слышал много-много раз. Через несколько секунд после того, как они впервые увидели друг друга, им пришлось удирать от штурмовиков в мусоросборник. «Что за невообразимый аромат ты открыла!» — саркастически сказал отец своей будущей жене. Он тогда был не особо в восторге от нее.
«Я нашел лучший запах, чем ты, мама», подумал Энакин.
Мысль о Рапуунге, наслаждающемся наверху теплым ветерком Явина 4 и, без сомнения, испытывающем удовольствие от дискомфорта, в котором оказался его союзник-неверный, ничем не улучшила настроение Энакина. Будь у него работающий светомеч, он бы давно прорубил себе выход из вангаака, даже если бы это означало встречу с сотней йуужань-вонгских воинов. Из-за некоторых вещей смерть могла показаться приятной.
Он тут же обругал себя за эту мысль. Кое-кто в галактике пережил такие страдания, по сравнению с которыми его собственные невзгоды были словно день в садах Итора.
Ну, когда на Иторе еще были сады.
И все же Энакин был более чем готов выйти наружу. Он убивал время, заводя знакомства со своими соседями по чреву и осторожно убеждая самых активных, что его не надо кусать. Потом попытался расслабится и забыть о своем теле и о неприятных сенсорных данных, которые оно обрабатывало. Нашел Тахирай — страдающую, но живую. Ему показалось, что он на короткий миг нашел Джайну и снова потерял ее. Время растянулось и перестало иметь значение…
Какое-то странное движение встряхнуло Энакина. Он что, задремал? Сложно было сказать.
Движение повторилось — резкое сокращение мышц, протолкнувшее водных обитателей мимо него.
Следующая судорога швырнула его вперед, понесла к свету в потоке жижи и рыбы и выбросила в новый водоем. Что-то сильное схватило его за руку, выдернуло из воды, и он уставился мутным взором в лицо Вуа Рапуунга.
Воин поставил его на ноги и отсоединил гнуллит. Энакин закашлялся, отхаркивая воду, и несколько раз глубоко, с наслаждением, сделал вдохвыдох. Он посмотрел на Рапуунга.
— Рыба извергла меня, — сказал он.
Вуа Рапуунг вздернул голову:
— Это очевидно. Зачем ты мне это говоришь?
— Не обращай внимания. Где мы?
Вангаак выпустил свою добычу в узкую часть клинообразного бассейна. Широкая часть клина, до которой было около двадцати метров, переходила в еще большее водное пространство. Энакин и Рапуунг стояли на каком-то причале, окруженном слегка неровными коралловыми стенами шести метров высотой. Примерно через каждые шесть метров на стенах виднелись овоиды, по величине похожие на двери — скорее всего это и были двери, судя по их более темному оттенку. По-видимому, вангаак проник в этот комплекс через один из каналов, выходивших в острие клина. Энакин увидел свет дня и колышущиеся вдалеке деревья массасси.